Нартовых следов на снегу попадалось довольно много, но все они сильно обтаяли, и понять, когда их проложили, мы не могли. Все же впечатление было такое, что мы идем правильно — Тнаковав и Хоялхот здесь прошли. К полудню мы наконец выбрались на перевал и покормили оленей. Из-под снега местами вытаяла прошлогодняя брусника, мы собирали сладкие красные ягоды, время от времени запивая их водой, которую высасывали изо льда.
Мой белый правый, наевшись, уже лег отдыхать, а черный все никак не мог насытиться. Это был верный признак того, что жира у него уже не осталось и он скоро упадет. Я попробовал скормить ему кусок нерпичьего жира, которым каждый день мазал сапоги, чтобы не промокали, но олень отказался от него.
Мы тронулись вниз, к Тополевой. С перевала к реке вело множество больших и малых долин, так что мы не стали искать след Тнаковава, надеясь найти его у реки.
Тополевая показалась нам еще более неуютной, чем Ветвей. Лед уже сошел, река мощно и стремительно текла мимо белых от снега кочек по затопленному половодьем ольшанику. Тнаковав, выросший в этих местах, несомненно, знал брод, но как найти следы людей, шедших впереди нас? Покрутившись около реки, мы разъехались в поисках брода — Павел Иванович вверх, а я вниз по реке. К вечеру мы снова стояли на берегу, не зная, что предпринять...
— Хоть оленей режь, да живи здесь, пока вода не сойдет, — сказал Павел Иванович.
— Раз люди уже переправлялись здесь, пройдем и мы, — ответил я.
У нас было два выхода: сделать плот или переправиться на оленях. Нивани стоял за старый пастушеский способ переправы, хотя знал о нем только понаслышке. Но он родился и вырос в тундре...
Нам нужно было найти такое место, где бы течение шло от нашего берега к противоположному и чтобы там был удобный выход из воды. Подходящая излучина скоро нашлась. Мы привели сюда оленей, пустили их кормиться, а сами принялись рубить жерди, чтобы, просунув их под нарты, сделать упряжку более устойчивой.
Очень невесело было лезть в холодную воду. Первым ехал Павел Иванович. Я думаю, ему было страшнее, чем мне: как большинство местных жителей, он не умел плавать, Я все-таки надеялся выплыть; по крайней мере, нож передвинул поближе под руку, чтобы успеть перерезать поводья, если перевернусь вместе с нартой. Мы больше всего надеялись на то, что олени потянут нарту настолько быстро, что ее, словно водные лыжи, выжмет наверх. Для этого мы и потяги привязали за середину нарты так, чтобы освободить ее нос.
Несколько секунд олени Павла Ивановича крутились перед водой, не хотели идти в реку, но он махнул шестом, и они послушались, потянули нарту. Я погнал своих оленей следом. Животные поплыли, а нарта еще шла по дну. У меня мелькнула мысль: вдруг она не всплывет, что тогда делать? Вода уже покрыла мне плечи, одежду прижало к телу. Окунувшись с головой, я все же продолжал обхватывать ногами нарту, и, наконец, она начала всплывать. Прежде всего я увидел впереди Павла Ивановича, потом обратил внимание на круговороты черной воды вокруг. Левый олень тянул сильнее правого, и приходилось изо всех сил натягивать левый повод, чтобы не дать ему повернуть вниз по реке. Через несколько секунд на середине реки нарта вынырнула, и я уже сидел в воде по пояс. Шест здорово мне помогал, я использовал его как балансир. Вскоре олени почувствовали под ногами землю. Скорость движения упала, нарта зачиркала по дну.
Молча, окоченевшими руками мы рвали узлы веревок на нартах, чтобы освободиться от подвязанных снизу жердей. Олени поминутно встряхивались, осыпая нас брызгами. От холода все внутри словно сжалось в комок...
Спички мы хранили в непромокаемых пакетах. Но вода капала с рук, и я боялся, что они не зажгутся. Павел Иванович, сидя на снегу, строгал ножом тончайшие стружки. Когда их набралось порядочно, я кое-как чиркнул спичкой. Короткой вспышки оказалось достаточно, чтобы запылал огонь. Теперь главное — обсушиться. Меховая одежда боится сильного жара, и сушить ее пришлось «на руках», все время встряхивая и поворачивая. Так мы простояли у огня до вечера.
За это время олени успели подкормиться, но хватило их ненадолго. Мой левый упал утром, как только мы тронулись. За несколько минут до этого он еще тянул, и я надеялся, что он не так слаб. Вдруг, прямо на ходу, ноги у оленя подогнулись, и он ткнулся мордой в землю. Мы подняли его, распрягли, но олень тут же лег снова. Видно, ему было совсем плохо.