— Зато можно колоннами — по дорогам. И ты знаешь, что одна неплохая дорога идет на Обоко с севера, другая — от Данди, с юго-востока. К тому же я уверен, что федералы форсируют Бамуангу где-нибудь выше или ниже нас по течению.
Жак усмехнулся:
— В пять утра Штангер созвал нас на совещание: Кеннона, Гуссенса, меня, командиров местных частей. Этот человек начинает воображать себя Наполеоном. Как же! Эбахон назначил его ни больше ни меньше, как главнокомандующим вооруженных сил Республики Поречье! Чтобы поднять дух населения, Штангер объявил, что будет платить по три шиллинга за каждого похороненного федерала. За тех, кто погиб в прошлую ночь и погибнет в будущем!
— Ого!
— Но самое забавное случилось дальше. Хитрые подданные короля Макензуа предъявили счет почти за пять тысяч могил, хотя всем известно, что федералов погибло от силы — ну, сотни две, не больше! — Жак засмеялся. — Конечно, обмануть белого человека никогда не считалось в Африке зазорным, но чтобы так нагло...
— И что же Штангер? Заплатил?
— Заплатил! И сегодня с утра радио уже вовсю трубит о пяти тысячах вандалов, преданных земле доблестными защитниками Уарри. Но это еще не все. Узнав о данных разведки, Штангер объявил, что послезавтра форсирует Бамуангу и двинет нас на Луис, чтобы с ходу захватить его, пока федералы маневрируют где-то слева, справа, впереди, позади.
— И вы... согласились?
— Гуссенс назвал все это бредом.
— А Штангер?
— Тут же вызвал его на дуэль!
Петр невольно расхохотался:
— И теперь они будут стреляться?
— Нет. Кеннон помирил их.
— Веселенькое утро ты провел. Но когда же ты будешь сегодня спать? — посочувствовал Петр.
— Не знаю...
Жак встал, вытянул впереди себя руки, несколько раз присел, затем сделал еще два-три упражнения, разгоняя сонливость.
— Я ведь привык мало спать. В легионе нас этим не баловали. К тому же надо готовиться к наступлению: Штангер с утра поехал инспектировать позиции.
— Значит... наступление все-таки состоится?
— Состоится. Кеннон поддержал Штангера, а у него сейчас ударная группа — больше сотни англичан и американцев. В Африке это все еще кое-что значит... Но хватит о делах. Позволь-ка мне принять у тебя душ, да пойдем завтракать.
Петр кивнул, и Жак принялся расстегивать куртку:
— Когда-то еще придется вымыться... Пойдем ли мы за Бамуангу, или нас вышибут отсюда так быстро, что мы даже и не успеем перегруппироваться для наступления. К тому же ресторан все равно занят Кенноном. Он собрал там своих парней и внушает им законы английской армии: за неповиновение командиру — расстрел.
Но до наступления, о котором было решено на совещании у Штангера, дело дошло не через день, а через пять. И почти каждый день — совершенно в открытую — на аэродроме Уарри приземлялись тяжелые транспортные самолеты, доставлявшие наемников и ящики с оружием, боеприпасами, медикаментами:
Вновь прибывших распределяли по командам, и «полковники» — так, а не иначе, именовали себя Кеннон, Гуссенс и другие — сходились в едином мнении: солдаты эти были никуда не годные.
— Молокососы! Подонки! Дерьмо! — ругался Жак: в его отряде Кодо-3 теперь уже было не полтора десятка, а больше сотни расхлябанных белокурых парней, не имевших никакого понятия о дисциплине и не собиравшихся подчиняться кому бы то ни было.
— Кончится тем, что я прикажу своим черным разоружить их и отправить назад первым же самолетом! — грозил он. — Они мне разлагают всю команду!
Сам Жак, не отпуская Петра от себя ни на шаг, все эти дни носился по трем своим батальонам, расположившимся на правом фланге обороны вдоль берега Бамуанги, распределяя пополнение.
Ставшие командирами батальонов ближайшие помощники Жака — Жан-Люк, Браун и Кувье — смотрели на новичков проще, больше полагаясь на своих «ветеранов». Настроение у них было боевое: за разгром федералов Кодо-3 получила премию: по пятьсот фунтов каждому белому и по двадцать пять — черному. Эбахон лично перед строем торжественно вручал деньги каждому: в британской валюте — белым, в гвианийской — черным. Своих денег Поречье пока еще не имело, они были только заказаны и печатались где-то в Европе, но, если бы даже новые банкноты и были, ни наемники, ни командосы взять бы их не пожелали — Эбахон хорошо понимал это и потому согласился пойти на расходы валюты.
Впрочем, он надеялся вскоре пополнить свои финансовые запасы. Мисгер Блейк сдержал свое слово — сто миллионов фунтов были переведены на имя «его превосходительства президента Республики Поречье маршала Дж. Эбахона», а после броска на Луис через Бамуангу «Шелл» обещала не поскупиться!