Сунит останавливается возле торговца напитками. Тот меланхолично вращает рукоятку громадной машины, похожей на мясорубку, где железные шестерни медленно забирают толстые обрубки сахарного тростника, выдавливают из него в стакан мутноватую жидкость. Сунит с сомнением смотрит на куски тающего льда на грязной тряпице, и в этот момент на нас налетает орава мальчишек. Они протягивают руки и просительно тянут: «Бакшиш, сэр, бакшиш», предлагают себя в услужение: «Поднесу, сэр».
Из-за жалкой пайсы несчастные ребятишки плясали, кривлялись, катались по земле, показывая, что им больно. Но как только Сунит выбрал одного провожатого — пацана с лукавой смышленой физиономией, — остальных как ветром сдуло.
Бос с жалостью кивает на мальчишку:
— Для туристов стаи маленьких попрошаек вроде бы забавная экзотика, а для нас еще одна проблема. Видели, как живут эти семьи? Клетушки из обрезков фанеры, жести, из пальмовых листьев; здесь же готовят еду на очагах, здесь же копошатся в нечистотах вместе с собаками дети. Родителям этих детей невыгодно отдавать их в школу, они посылают их на тротуар за милостыней. Борьба с нищетой — задача «номер один». Правительство на днях приняло решение отпустить еще десять миллионов рупий для улучшения условий жизни жителей трущоб, создаются новые государственные центры здоровья, более доступные больницы, школы...
Наш провожатый в это время предлагал нам выбирать манго, апельсины, уложенные в аккуратные кучки, большие папайи. Остановились у груды кокосов. Торговец моментально срубил тяжелым кривым секачом верхушки зеленых орехов и протянул каждому, как чаши с мутноватым кокосовым молоком. Жажду как рукой сняло.
В этот момент около нас присел пожилой мужчина в чалме. В руках он держал плоскую плетеную корзинку.
— Там кобра, — показывая на корзинку, заволновался мальчишка.
К ногам мужчины жался маленький взъерошенный зверек — мангуста. Значит, будет бой мангусты с коброй. Отдав две рупии, мы стали следить за манипуляциями дрессировщика. Сдвинув круглую крышку корзинки, он завел заунывную мелодию на тростниковой дудочке. Но кобра, как известно, глуха, на музыку она не обратила внимания и убежище покинуть не возжелала. Тогда хозяин аттракциона слегка двинул ногой по корзине. Нервная змея взвилась оттуда как жгут и, раздув капюшон, приобрела сходство с серым грибом. Показывая агрессивность подопечной, заклинатель подтолкнул ее коленом. Кобра то ли по старости, то ли от усталости вяло ткнулась своей безвредной пастью (дрессировщики по нескольку раз вырывают змеям отросшие ядовитые зубы) в руку хозяина и вновь улеглась на дно корзины. Представление окончилось. Хозяин жалел свою кобру и приберегал схватку с мангустой, вероятно, для более богатых зрителей.
— Все, отдохнули. Отправляемся теперь на другой берег Хугли, — решительно заявил Сунит. — В район текстильщиков.
Втиснувшись в поток рикш и буйволиных повозок, мы медленно движемся по ажурному мосту, зависшему более чем на полкилометра над Хугли, Над водой торчат изъеденные солью борта разномастных судов, приткнувшихся к речным причалам. Они ждут отлива, чтобы спуститься вниз с тюками джутовой ткани, мешков, брезента.
— Многие из этих грузов пойдут в Советский Союз. Джут — ценный материал. Вы знаете, в библиотеках мне на глаза не раз попадали газеты военных лет. Оказывается, по труднейшей дороге в тысячи километров из Индии в СССР беспрерывно шли военные грузы, сырье и калькуттский джут, — говорит Сунит. — Из нашего джута шили даже палатки для Сталинграда.
Мы едем по узеньким улочкам старого фабричного района, по обеим сторонам которого вытянулись одноэтажные бараки, где размещаются семьи рабочих. Здесь живут в основном потомственные текстильщики. Множество пришлых рабочих, приезжающих из деревень, нередко ютятся в трущобах на окраинах города. Ездить им приходится далековато. Это тоже проблема. Но ведь вовлечение большего числа населения в сферу труда помогает ликвидировать безработицу.
...А мне видятся калькуттские улицы победного мая 1945 года. Таких манифестаций город не знал. Все дома были в красном свете полотнищ и флагов. В многокилометровых колоннах демонстрантов ехали рикши с красными флажками. Плотными рядами шагали текстильщики с джутовых фабрик, те, кто помогал своим трудом выстоять Сталинграду.
Ожидание у моря
В предутренней дымке, обещающей духотой и непрозрачностью полуденную жару, как стоп-кадры, неозвученные, без движения, появляются куски пейзажей и чужой притягательной жизни. Густые казуариновые рощи, держащие своими корнями пески; окаймленные низким кустарником клочковатые поля, с которых уже убрали рис, но еще видны просо и арахис да квадраты сахарного тростника выше роста человека. Чинно идут, видимо, на ближайший базар, люди: впереди — мужчины, а женщины сзади, на левом бедре придерживают детишек, а груз — на голове. У источника тонкая девочка-подросток взметнула над головой жгут белья: она привстала на носки, откинулась назад, летит темный поток волос, сверкает белизной полотно и одним красным мазком — сари, облегающее ее фигурку.