— Может вышка упасть? — спросил я Тажудина, видя, как он притих перед рацией.
Он молча кивнул в ответ.
— А поднять можно?
— Э-э, если упадет, что там поднимать, один металлолом останется.
Кажется, стрела была заварена и вышку выровняли, движение продолжалось. Но что-то все-таки было не в порядке.
— Не хватает тяги, не хватает тяги! — несколько раз настойчиво проговорил голос в эфире.
В ответ с базы неслись распоряжения. От соседней бригады на помощь вышли два трактора. Я представил себе, как они идут через бурю, шум моторов сливается с шумом ветра, черные смерчи, поднимающиеся из-под гусениц, сливаются с несущейся со всех сторон пылью.
— Можно к ним как-нибудь попасть? — снова спросил я Тажудина.
— По воздуху не попадешь, по земле далеко...
На следующий день, воспользовавшись небольшим затишьем в погоде, на соседнюю буровую прилетел со снабжением самолет Ан-2. На обратном пути он сел возле бригады Тажудина. Пилот всего на несколько минут остановил винт и, как только мы с Сариевым оказались в самолете, поднял машину в воздух. Сариеву нужно было на базу, я же хотел как-нибудь добраться до монтажников, попавших в беду.
После часа полета летчики посадили самолет, пролетев всего полпути до базы. Там, где мы сели, было тихо и пахло степными травами. Только что в воздухе стоял пыльный туман, дул сильный ветер, а сейчас степь легким ароматным дуновением ласкала лицо. Перемена была неожиданна. Пилот объяснил мне, что на побережье продолжается буря, мы же были в стороне, в глубине полуострова.
Сариев рвал рядом с посадочной полосой полынь.
— По воздуху к монтажникам все равно не попадешь, — сказал он мне, — скорее на гусеницах...
Он приложил букет из полыни, только что связанный им, к лицу и с наслаждением втянул в себя горьковатый запах.
— Нам еще повезло, — спокойно продолжал Сариев, — могли посадить значительно дальше. А если буря застанет на необорудованной площадке — совсем плохо. Тогда экипажу все время сидеть в самолете и разворачивать его на ветер. Если ветер зайдет сбоку, может опрокинуть самолет, сломать, у него парусность большая, на аэродромах в таких случаях крепят тросами за крылья...
К концу дня я все-таки добрался до своей цели наземным транспортом.
В вагончике с раскрытой настежь дверью на кошме сидели и оживленно разговаривали люди. Среди них был главный механик экспедиции Кушербай Айгожиев, выпускник Московского горного института. Говорил он без умолку, с подъемом, как человек, который закончил очень важное дело и у которого буквально свалилась гора с плеч. Кушербай отвлекался то на темы житейские, то снова и снова возвращался к тому, что было вчера и что предстоит сделать завтра. Создавалось впечатление, будто он никак не мог преодолеть напряжение аварийной ситуации.
Тут же прораб Бекушев, шумно плескаясь, умывался. Потом с полотенцем на шее сел на кошму, привалился спиной к стенке и с наслаждением вытянул ноги. Он был похож на бегуна, который «выложился» на дистанции.
Бригадир Алексей Иванович Злобин, сухой, седой, небольшого роста, как ни в чем не бывало, покуривал у порога. Про него мне рассказали, что за семнадцать лет работы на Мангышлаке он, передвигая вышки, чуть не весь полуостров исходил пешком. И то, что происходило вчера и сегодня, для него было вполне обычным событием.
Кроме главного механика экспедиции, в вагончике сидел главный инженер одного из подразделений геологоразведчиков. Не все прорабы и бригадиры любят, когда в горячую минуту к ним является начальство, но прибыть в самый ответственный момент было к чести главных.
Во многих вагончиках в бригаде свет горел далеко за полночь. После двух напряженных дней и после благополучного окончания переделки, в которую попала бригада, хотелось говорить, вспоминать подобные же ситуации, своих товарищей, с которыми приходилось работать...
Утром Кушербай показывал трехкилометровый путь, который вышка проделала за эти два дня: коричневая, распаханная гусеницами земля в редких кустиках травы. Оттуда, откуда шла вышка, была видна степь, убегающая вдаль зелеными волнами; впереди же, куда еще предстояло двигаться, лежал сор. Над ровной темной полоской на горизонте дрожал, струился воздух, казалось, там бьются морские волны. На самом деле море было далеко.
Ветер стих, небо было безоблачным, ярко-синим. Когда мы проехали несколько сот метров вперед по сору — предстояло проверить грунт, я заметил, что оставшуюся позади вышку отделило от земли светлой полосой, будто немного подняло в воздух. Эта полоска под вышкой дрожала и струилась, словно поверхность воды. Нижняя часть вышки приняла неясные очертания.