Зотов стоит в кругу бригадиров и заканчивает планерку.
— Итак, к семи часам доложить результаты по всем объектам. Особенно прошу быть внимательными группу монтажников на путеукладчиках. Ну и, конечно, кто глядит за дорогой. Все, товарищи, планерка закончена.
Бригадиры расходятся. На пороге один Темкин.
— Уснул, — говорит он Зотову. — Только тракторы ревут, разбудят ведь.
Зотов набрасывает полушубок и уходит вдвоем с Темкиным туда, где на отвале грунта сосредоточена почти вся техника.
— Товарищи! — кричит Зотов и поднимает руки. — Остановите моторы!
Удивленные бульдозеристы и трактористы высовываются из своих кабин.
— Заглушить моторы! — повторяет Зотов.
Он медленно идет от одной машины к другой, и моторы замирают. Все тише и тише становится на площадке, где брали грунт для всего строительства. В самой последней машине — Жора. Он стоит на подножке. Спрашивает:
— А что такое, Виталь Николаевич?
— Ничего. Просто уснул Босьян.
Жора ныряет к себе в кабину и выключает двигатель.
В поселок пришла тишина.
Клуб. Строители молча сидят за столиками. Никто не читает газет, никто не сражается в шахматы или домино. Тишина. Только слышно, как где-то далеко, около Синего ручья, там, где сейчас заканчивают ледовую дорогу для машины с доктором, ревут бульдозеры.
На пороге Зотов. Он медленно снимает полушубок, вешает его на гвоздь и идет к свободному столику. Устало садится, берет подшивку журналов, листает страницы. Поднимает глаза и видит, что взоры всех ребят устремлены на него. Снова продолжает читать. Потом резко откладывает журналы, смотрит на строителей и спрашивает:
— Настроение, вижу, совсем неважное, а? Молчание.
— Ну?
Снова молчание.
Тогда Зотов снова берет журнал и продолжает читать.
Кто-то из новых рабочих вздыхает:
— Войны нет, а вон Серго погубили...
Зотов снова откладывает журнал и спрашивает:
— Кто это сказал, что нет войны? Молчание.
Зотов снова протягивает руку к журналам. Тогда молодой рабочий поднимается и говорит:
— Я сказал. А что?
— Босьян, связист, был ранен, сражаясь, как солдат. А сражался он за то, чтобы здесь прошла дорога, и чтобы мы здесь построили город, и чтобы на улицах росли цветы, и чтобы были парки, бассейны, площадки спорта. Ясно, о каком городе в тайге я говорю?
— Ясно, — отвечает парень. — Только в город всем надо прийти, иначе нет резону строить.
— А кто сказал, что не все придут?
— Никто не говорил. Просто Серго...
Из бурана выходят Нина и старик доктор. Нина пристально вглядывается в людей, которые молча идут им навстречу. Вдруг Нина кричит:
— Темкин! Темкин видит Нину.
— Скорей!
Они бегут к больнице. Нина поднимается на крыльцо, а старик доктор, устало опустившись прямо в снег, просит:
— Голубушка, достаньте у меня из сумки валидол.
Зотов выскакивает на крыльцо и сердито говорит:
— Тише! Уснул!
Видит Нину и доктора. Осторожно помогает старику подняться на крыльцо и пропускает его в палату к Босьяму.
Репортаж из "рыбацкой республики"
Наш траулер называется «Дельфин». Мы вышли из Щецина десять дней тому назад и за пять дней лова заполнили сельдью 350 бочек.
Нужно еще 150. Эти 150 бочек мы можем вытянуть и за один раз, а можем провозиться еще неделю. Два раза в день мы передаем на базу сводку о результатах лова. Мы — экипаж одного из польских рыболовных судов, добывающих сельдь в Северном море. Дважды в день, слушая радио, мы «переживаем»: кто сегодня побьет рекорд, кто кого опередит? А ведь нередко случается, что после четырех часов траления вытягивается сеть, изорванная о затонувший корабль; бывает, что после двух суток непрерывного изнурительного труда результат лова — ноль. В то же самое время в 10—20 милях другое судно вытягивает на палубу столько рыбы, что она наполнит разом 200 бочек!
Радио польских судов работает на разных волнах: отдельно боты, траулеры и супертраулеры. Но независимо от типа судна основным законом здесь является взаимопомощь. Если кто-нибудь наткнется на косяки сельди, немедленно сообщает в эфир. И через несколько часов на банке делается тесно, как на Маршалковской улице в Варшаве.
...Четыре часа утра. Сквозь серый туман вырисовывается острый силуэт английских берегов. Сменяются штурвальные. Мы всю ночь дрейфовали в пятнадцати милях от земли. Теперь берем курс на север.