— Он весит, должно быть, от полутораста до двухсот тонн, — сказал Стриндберг.
— Значит, надо строить новую хижину возможно ближе к центру льдины, — заключил Андре.
Я снова поставил палатку, расстелил спальный мешок на обледенелом брезенте.
Мы вынесли все наше имущество из «Приюта». Часть убрали в палатку, часть сложили у входа и накрыли проолифенным шелком.
У Стриндберга начался сильный понос. Потом мы с Андре помогли ему забраться в спальный мешок. Он тотчас уснул: усталость подчас усыпляет лучше, чем опий и морфий.
Андре сварил суп из тюленины, приготовил жиденький кофе.
Я подтащил все сани поближе к палатке и водрузил лодку на мои. Она оказалась неожиданно тяжелой — внутри и снаружи нарос лед. Потом я обошел остатки льдины, собирая разную мелочь.
Мы с Андре поели супу и выпили кофе. Был уже вечер, темно. Дни стали короче ночей. Тучи разошлись, показались звезды, тускло мерцало северное сияние. Я зажег свечу.
— Последняя, — сказал я. — Вчера оставалась еще половинка, да, видно, затоптали ее в снег. Будем рассуждать разумно.
— Я всегда за то, чтобы рассуждать разумно, — отозвался Андре.
— У нас две альтернативы, — сказал я.
— Какие же?
— Одна — оставаться на льдине. Вторая — перебраться на Нью-Айсленд.
Андре поразмыслил.
— Недостаток первого варианта в том, что льдина может опять разломаться, — сказал он. — Но есть и достоинство: похоже, что нас отнесет еще дальше на юг или юго-запад, и мы выберемся на берег Шпицбергена. Недостаток второго варианта в том, что мы прочно застрянем на месте. На всю зиму. И еще неизвестно, сможем ли мы весной пройти через паковый лед.
— У первого варианта есть еще один минус, — сказал я.
— Какой?
— Мы потратили две недели на то, чтобы построить наш ледяной дом. Отличный дом из льда и снега, две комнаты и кухню. Дома больше нет, одни развалины. Две недели...
— Знаю.
— Так неужели ты рассчитываешь, что мы еще раз станем тратить две недели, строить новый дом на льдине диаметром в двадцать пять метров? На льдине, которая послезавтра может совсем развалиться? Спи, Андре! И продумай все как следует. Завтра тебе опять придется принимать решение.
Дрейфуя, мы приблизились к юго-западной оконечности Нью-Айсленда. Было видно длинную темную полоску берега. Значит, не весь остров покрыт льдом, есть и голая земля.
Утро было холодное, слабый ветер, густая облачность, но видимость по-прежнему хорошая.
Нас разбудил Стриндберг, он жарил медвежатину и приготовил какао, к которому подал намокшие галеты.
— Андре хочет, чтобы мы остались на льду, — сказал я. — И построили новый дом, в котором он надеется доплыть до Шпицбергена. Я же считаю, что мы должны перейти на остров.
Стриндберг улыбнулся.
— Пойми, решение зависит от тебя, — сказал я. — Скажешь — на льду, останемся на льду. Скажешь — на острове, пойдем на остров. Обыкновенный демократический принцип. Понял?
— Еще бы не понять, — ответил Стриндберг. Он наклонился к Андре и положил ему руку на плечо.
— Прости меня, дружище, — сказал он. — Я не боюсь умереть. Несколько месяцев назад боялся. Да, боялся умереть. Теперь больше не боюсь. Мне хочется, чтобы мое тело нашли. Когда-нибудь, в будущем. Если мы останемся на льдине, не найдут даже наших следов. Прости, дружище, — продолжал он, не снимая руки с плеча Андре. — Я за то, чтобы перейти на остров. Я не боюсь умереть, — повторил он. — Месяц-два назад боялся. Теперь не боюсь. Но я хочу умереть на твердой земле.
Мы нагрузили сани и пошли к острову Нью-Айсленд. Андре и Стриндберг почти совсем обессилели, и приходилось, как прежде, тащить сперва одни сани, потом возвращаться за другими.
Торосы вдоль берега были самыми тяжелыми на всем нашем пути. Путь небольшой, всего несколько километров. Но только через двое суток все сани очутились на прибрежной гальке.
Мы с Андре поставили палатку. Грунт был не из лучших: крупная галька.
— Который час? — спросил Андре. — И какое число?
— Последние дни я запустил свой метеожурнал, — сказал я. — Судя по освещению, сейчас вечер, а дата, должно быть, вторник, 5 октября. Или же среда.
Стриндберг съел очень мало, потом забрался в мешок и уснул, поджав ноги. Дышал он неровно.
На другой день я проснулся оттого, что сильный северный ветер смял палатку. Я разбудил товарищей. Ветер ветром, метель метелью, а надо выходить, поднимать палатку.