На этот раз обошлось без похищений, бусы, фрукты и яйца были проданы, а девушки остались на берегу. Провожать «ланчу» прибежала вся деревня Больше всего меня удивило, что некоторые из молодых женщин, довольно бедно одетых, улыбались пассажирам, сверкая золотыми зубами. И это — в за брошенной деревушке Паукочи? Я почувствовал себя Франсиско де Орелья ной, наконец-то нашедшим свое Эльдорадо? Неужели это и есть золотая страна? Интересно, где жители берут золото? И почему нет золотых браслетов, колец, серег — только зубы? Наверное, вода или пища здесь так плохи, что зубы портятся уже в молодости и приходится ставить коронки? Но откуда в Паукочи дантист? Я поделился своими соображениями с капитаном. Тот всплеснул руками.
— Дантист! Старатели индейцы здесь есть они знают места, моют золото и продают перекупщикам. Но вот зубного техника можно найти только в городе — за сотни километров. А что касается Эльдорадо. Это не вы нашли его, а вот эти девицы. Они тоже понемногу моют золото, с оказией едут в Икитос и, чтобы выделить себя, делают золотые коронки для шика. Зубы то у них здоровые.
Я размышлял о превратностях «золотой» страны, некогда искомой конкистадорами, а капитан продолжал ворчать.
— Зубы, видите ли! Лучше бы за здоровьем своим последили. Вон, посмотрите, как они пьют грязную воду из реки — И он показал на уходящий от нас берег.
В реке по колено стояла женщина и пила из кувшина только что набранную воду. На нашем трамвайчике категорически запрещалось пить забортную воду и даже чистить с ней зубы.
Каждый день мы отправлялись в путь на заре. Пока держались середины реки, ветер приносил прохладу, и путешествие напоминало прогулку по Волге, как ни странно, наши леса и перуанские джунгли с большого расстояния похожи, а вода — везде вода.
В большом поселке Контамане на борт поднялась стайка юных учительниц. После средней школы и трехмесячных курсов министерство просвещения направило их на работу в джунгли. Одна из них, Делисия Белькерс, говорила, что мечтает поступить на педагогический факультет университета, но учителей в сельве не хватает, и она решила сначала поработать здесь.
— Сельва меня не пугает,— рассказывала она,— я родилась здесь. Жаль только, что в большинстве школ образование лишь начальное. Дети научатся читать и писать, а дальше что? Знания остаются без применения. Если бы добавить к ним ремесло или профессию.
В нашем плавании самое трудное положение было у капитана. Кроме судовых забот, на нем лежала еще одна — добывать пропитание для пассажиров.
— В поселке две с половиной тысячи жителей,— сокрушался он,— а я смог купить только четырех уток и одну черепаху. Разве можно этим накормить людей? Но больше у крестьян ничего нет. Производят только самое необходимое для себя.
Это старая проблема. Из 56 миллионов гектаров земли, которые можно обрабатывать в сельве, используются процента два-три. Большинство хозяйств крестьян-индейцев — небольшие клочки земли, отвоеванные у за рослей вручную, топором и мачете. Еще в Лиме мне рассказывали, что, несмотря на большие возможности для животноводства, мясо да и другие продукты питания доставлялись в Икитос с побережья самолетами.
Сельва богата и щедра. Поэтому бедности, бьющей в глаза, здесь не увидишь. Нет нищих, опухших от голода детей. Лес дает людям необходимый минимум. Бананы, манго, папайя растут всюду — протяни только руку. Но эти бамбуковые домики с крышами из пахи (Паха— плотное плетеное покрытие из высокой речной травы (Примеч. авт.)) или пальмовых листьев. Но настороженные взгляды матерей индеанок, следящих, успешно ли их дочери про дают пассажирам самодельные бусы. Но горы бананов, обмененные матросам на несколько зачерствелых булочек. Надо всем этим витал призрак заброшенности, отрешенности от мира, одиночества. Однажды этот призрак стал вполне зрим