А сколько раз бывало: только устроится Челюскин для работы, только склонится над пель-компасом, солдат вдруг испуганно окликает:
— Ваше благородие! Медведь подкрадается!
— Где?!
Челюскин оборачивается и видит совсем рядом спешащего к нему огромного медведя. Надо успеть схватить ружье, проверить шомполом, забита ли пуля в дуло; окоченевшими пальцами насыпать пороху на затравку; прицелиться поточнее, сдерживая дрожь в усталых руках; выстрелить...
Медведь еще успевает сделать несколько шагов, прежде чем тяжело рухнуть в снег, ткнувшись мордой прямо в ноги Челюскину. А если бы кремень дал осечку? Или порох бы отсырел?..
Но медведь — это бог хорошо им послал. Будет мясо и людям и собакам, а то продукты уже на исходе и через несколько дней, прервав работу, пришлось бы спешно возвращаться к ближайшему жилью. И хорошо, если не ошибется штурман в расчетах и ничего не случится по пути...
Так, за весну и начало лета 1741 года им удалось до наступления распутицы объездить почти весь полуостров Таймыр; нанести на карту не только побережье, но и реки, озера, горные хребты, обнаруженные в тундре.
И только одна часть побережья — самая главная! — продолжала зиять на карте пустотой: на севере полуострова, от места, достигнутого еще с Прончищевым, и до точки, куда сумели они пройти по суше к востоку от устья реки Таймыры. Неведомо оставалось, как же далеко в Ледовитый океан вдается полуостров и где же, на какой широте находится его Мыс Самый Северный?
Челюскин попросил дозволения самому выяснить это и отправился в путь из Туруханска в самый разгар полярной ночи, пятого декабря 1741 года. Его сопровождали четверо солдат.
Великая Северная экспедиция продолжается. Идут во мгле полярной ночи сквозь метель и пургу штурман Челюскин с солдатами. Двигаются медленно. Опять подвели местные приказчики. Не приготовили, хотя было им приказано загодя, ни хороших собак для упряжек, ни хороших оленей. Челюскин решил уменьшить свой отряд. Троих отправил обратно, продолжил путь с одним солдатом — Константином Хороших.
Был самый разгар зимы. Стужа стояла такая, что даже железо не выдерживало. Как-то утром, когда стали колоть дрова, топор разлетелся на мелкие осколки, как стеклянный. Теперь топоры на ночь брали в чум: все же потеплее.
А вот дерево от стужи, наоборот, только крепчало. Не брал его топор. Надо было выбирать самые сухие бревна. Сырые не расколешь.
И огонь вечерами не сразу добудешь. Не держат кремень и кресало замерзшие пальцы. А так хочется поскорее хоть немного согреться, похлебать горячего...
Утром встают, с трудом разгибая закоченевшие ноги и спины. Немножко согреваются у костра, наскоро обедают. И снова весь день в пути. Монотонно, убаюкивая, скрипят нарты да снег под лыжами. Бывает, и подремлют путники на ходу. Но ружья держат наготове. Уложены они сверху, чтобы можно схватить в любую минуту. Шомпол тут же, пули. И по два патрона согревают за пазухой, чтобы не отсырели, не подвели. Не ровен час набежит шальной медведь, осатаневший от голода...
Так вдвоем они пересекли весь Таймырский полуостров там, где он шире всего, и пятнадцатого февраля, оставив позади без малого полторы тысячи верст, достигли восточного побережья, прибыли в Хатангское зимовье, с которым было связано столько воспоминаний.
Челюскин не считал это подвигом. Для него это была просто работа. Точнее, даже еще не работа, а только приготовление к ней. Работа предстояла впереди.
Он проверил все инструменты, разместил их на нарте поудобнее, чтобы можно было быстро достать и приступить к съемке.
Третьего апреля 1742 года на четырех нартах они вышли на север. Челюскина сопровождали зимовавшие здесь три верных, все повидавших солдата — Фофанов, Сотников и Горохов — да несколько старых друзей-эвенков.
За десять дней Челюскин и его спутники еле добрались до зимовья Конечного. «...Стал в зимовье и ехать невозможно за великою метелью и стужей». А непогода не унималась, и Челюскин решил не терять времени, пошел дальше, отмечая вечерами в журнале: «Погода мрачная, снег, метель, туман, ничего не видно...»
Некоторые собаки совсем ослабли. Из тех, что покрепче, Челюскин собрал три упряжки. Сотникова решил отправить назад, в зимовье. Простились с Челюскиным и эвенки, не пошли дальше.
Дальше простиралась ледяная пустыня, не было уже ни зимовий, ни кочевых чумов. Вот тут и началась работа. Ее стали исполнять деловито и неспешно штурман Челюскин и его помощники — солдаты Фофанов и Горохов.
Часто останавливались. Выбрав подходящее место, доставали инструменты. Вырубали яму во льду, ставили бревно-репер. Брали пеленги, измеряли расстояния мерительными цепями. Переходили на другое место, все начинали заново.