Неожиданно канал исчезает: он... ныряет под площадь Бастилии. Что ж, пройдемся по знаменитой площади, на которой, несмотря на все «издержки» Революции — жертвы, террор, парижане празднуют 14 июля 1789 года — день взятия Бастилии, как символ падения тирании и освобождения народа.
Сейчас от этой тюрьмы остался лишь контур, выложенный булыжником на площади, да несколько камней в вестибюле метро, которое, конечно, называется «Площадь Бастилии». Некоторые туристы думают, что позеленевшая от времени колонна, стоящая посреди площади, увенчанная позолоченным крылатым гением свободы, сооружена в память взятия Бастилии. На самом деле, она возведена на подземном некрополе, где захоронены жертвы «трех славных дней революции 1830 года», к которым затем присоединились и жертвы июльской революции 1848 года. Так на одной площади туго переплелись столь громкие, трагические события.
Осматривая площадь Бастилии, все время верчу головой в поисках выхода канала. — Эврика! — кричу я радостно, словно открыл новую землю. — Алеша, смотри, вон он — потерявшийся канал! А что это у причалов? Целая флотилия кораблей!
Мы спускаемся с площади по каменным ступеням на набережную. Вход к причалам через калитку, возле нее — домик консьержа. Калитка, к счастью, не заперта, я вприпрыжку сбегаю по лесенке, а Алеша топает сзади, снова недовольно бурча, что, мол, так не врываются в чужие владения.
— Видишь надпись? — показывает он. — Вход разрешен только владельцам судов. Нельзя без спроса лезть в частную жизнь.
— Какую частную жизнь? — возмущаюсь я. — Мы только посмотрим и снимем эти кораблики.
— Да в этих корабликах живут люди, здесь их дом, — нетерпеливо объясняет Алеша.
Действительно, точный перевод надписи у калитки гласит: «Вход только для живущих в порту». Что же делать? И в этот момент наверху останавливается машина, и с набережной по лесенке спускается высокий мужчина весьма официального вида: темный плащ и шляпа, галстук да еще кейс в придачу. Ну вылитый клерк или государственный служащий, который после трудового дня направляется домой... на кораблик.
— Да, вот он мой дом — баржа «Елена-Маргарита», — улыбается наш новый знакомый Матье, сразу же согласившийся показать нам свое жилище.
— Названа эта посудина в честь жены и дочери, — объясняет Матье на ходу, пока мы переходим по сходням на баржу. — Как я могу не принять журналистов, когда моя жена — тоже редактор!
Мы спускаемся вниз в каюту, вернее, в большой салон, где за столом на тахте сидит прелестная француженка с большущими глазами и преспокойно правит корректуру.
Елена здоровается с нами, идет на кухню приготовить кофе. Матье открывает бутылку вина, и когда мы чокаемся, желая хозяевам здоровья, он смеется:
— И квартиры на суше.
Хотя в порту (окончание канала перед его выходом в Сену называется порт Париж-арсенал) жить сносно, говорят хозяева, но все же это баржа, а не дом.
— Конечно, стоит это дешевле: я купил старую металлическую баржу и плачу пять тысяч франков в квартал за стоянку, ну, конечно, и за все остальное: газ, воду, электричество, — поясняет Матье, а жена добавляет:
— Ночью, особенно зимой, трудно добираться, вот дочь ушла в город (Лена так и сказала: «в город», хотя баржа стоит недалеко от метро), а я беспокоюсь. Немножко укачивает, когда зыбь, сыровато.
— Мы обязаны содержать судно в порядке, чтоб в любой момент я мог завести двигатель и выплыть в Сену, — говорит Матье. — Многие проводят отпуск на реке.
Это подтвердили и его соседи — тоже живущие на воде, некоторые из них раньше плавали на судах, были капитанами, штурманами.
Идем мимо выстроившихся у причалов яхт, катеров, барж с самыми разнообразными именами, больше женскими, но есть и забавные: «Поспешай не торопясь», «Моя дура» и т.д.
У катера «Луиза» нас приветствует, приподняв морскую фуражку загорелый мужчина в синем комбинезоне и желтых резиновых сапогах. Он перебирает мотор — готовится выйти с друзьями в плавание, а живет здесь, в порту, так же как и его соседка Мария, которая при нас принесла ему и себе овощей с рынка.
Мишель, так зовут бывшего моряка, присаживается на поручень и рассказывает нам, как хорошо провести в плавании месяц-другой.
— Спускаемся по Сене, причаливаем, где хотим: рыбалка, жарим рыбу на костре...
Да, это все весьма заманчиво. Мы проходим мимо последнего шлюза под мостом и выбираемся к свободным, не одетым в гранит, песчаным берегам Сены, спокойно несущей свои воды вдаль, как и многие столетия назад, когда еще не возникло на месте будущего Парижа поселение Лютеция.
Назвав Латинский квартал «прогулочным местом», парижане не могли придумать более точного определения. Начать прогулку лучше всего с площади Сен-Мишель — места встречи и свиданий. Влюбленные здесь встречаются, как после долгой разлуки. Я сам видел, как юноша, разлетевшись к своей девушке, так бережно и недоверчиво ее обнимал, гладил, целовал, словно не мог до конца поверить, что перед ним именно его избранница. А счастливую пару прикрывал крылами от всяческих невзгод архангел Михаил, у статуи которого обычно и встречаются парижские влюбленные. На площади Сен-Мишель всем хватает места. Здесь самая настоящая молодежная тусовка; обсуждаются все проблемы — от политики до искусства; обмениваются книгами, компакт дисками, видеокассетами; встречаются компаниями и идут дальше по бульвару Сен-Мишель.
На бульваре — выбор развлечений на любой вкус. Хочешь, заходи в бистро или дешевый ресторанчик, хочешь — купи билет в кинотеатр, можешь обновить себе гардероб в магазинчиках модной (и, конечно, дорогой) молодежной одежды. Кстати, студенты, толпой спешащие сейчас перекусить (святой час обеда с 13 до 14), одеты весьма незатейливо: куртки или плащи, свитера, брючки, и никакой косметики на свеженьких лицах девушек. Тут же, рядом с бульваром, расположены для всеобщего обозрения термы Юлиана, а неподалеку — руины древнеримского театра, который после тщательной реставрации превратился во впечатляющую галлоромайскую арену, и днем она становится детской площадкой для игры в мяч...
По узкой улочке Шампольона, известного египтолога, разгадавшего тайну иероглифов на Розеттском камне, выхожу на уютную площадь перед Сорбонной. Тут стоит почтительно остановиться перед барочным фасадом с колоннами, увенчанным изящным куполом, — это одно из самых старых зданий университета, церковь Сорбонны. Внутри церкви — гробница из белого мрамора, где покоится основавший Сорбонну кардинал Ришелье — тот самый великий интриган.
Когда-то здесь по извилистым улочкам спешили на занятия в колледжи ученики в сутанах, надменные студенты-юристы и медики, преподаватели с белоснежными брыжами вокруг шеи. Сейчас в середине площади веселая сутолока молодежи... Кто-то отдыхает, непринужденно развалясь на каменном бордюре, опоясывающем площадь, на тумбах и даже на люке, забранном решеткой и запаянном металлическим листом от бомб террористов. Другие громко переговариваются, смеются, читают, пишут, одновременно поедая бутерброды и запивая их пепси и оранжадом. Третьи разместились за столиками кафе, четвертые листают толстые фолианты в магазине «Философская книга».
И тут мне необычайно повезло: у входа в администрацию университета, где висела доска с надписью «Париж — Сорбонна», какой-то благотворительный фонд раздавал из картонных коробок пакетики чипсов. Я вначале отнес к дверям две пустые коробки, то есть стал вроде бы здесь своим человеком, а затем, взяв несколько пакетиков, стал вручать их выходящим студентам и так проскользнул мимо строгого консьержа в «святая святых», внутрь здания. Университетские коридоры и аудитории, привычные мне в моей родной «alma mater» — Петербургском университете, ничем особенным не выделялись. Кроме, может быть, звучных названий, например, «Галерея Ришелье».