Птицы — крикливые длиннохвостые погонялы, зеленые попугайчики, крохотные, как бабочки, колибри и немногим обогнавшие их в росте дикие голуби — укрывались под листьями, прячась в глубине ветвей. Наконец лес промок до самой почвы, и уже некуда было убежать от дождя. Падали с веток улитки, а с шаровых гнезд термитов, прицепившихся к стволам, вода лилась, как из выжимаемой губки. Наконец она добралась до основания горы, и в одно мгновение светлый известняк заблестел, как черный мрамор. Вода очищала склоны Моготе Вирхен, смывая с них пыль и прах, остатки сухих листьев, кожуру семян. Она собиралась в ручейки, те — в ручьи, которые тут же заполняли углубления, проникали в трещины и щели, распугивали «каменных собачек» — мелких серых ящериц и выгоняли из-под камней больших, как сурки, грызунов — хутий. Там бежал от потопа маленький крабик, таща на спине уворованный панцирь — домик улитки, тут, глядишь, переползали под сухой козырек зеленые змеи.
Потоки воды, бурлящие и пенящиеся, по-прежнему питаемые густеющими тучами, устремлялись в щели, рассекающие телеса горы, и по ним, все ниже и ниже, через мгновенно отыскиваемые отверстия, добирались до темных пустых пространств внутри массива.
Трем людям, бредущим по подземному потоку, не пришлось долго решать загадку таинственной струны. Едва поблек дневной свет, проникавший сквозь каменные ворота, как двигавшийся первым Фернандо остановился и, подняв фонарь, проворчал:
— Здесь, сеньоры. Сейчас я ее успокою.
Он протянул руку, и спустя минуту на нее упали капли: одна, вторая, третья, но на этот раз вместо серебристого звона послышались только негромкие шлепочки. Фернандо пожал плечами и хотел идти дальше, но его остановил Солецкий. Он намеревался сделать снимок того, что «играло на гитаре», и, стоя по пояс в воде, передал Фернандо свой рюкзак. Вынул оттуда аппарат и вспышку и направил объектив на то место, где капли, падая с каменного навеса, ударялись о поверхность валуна. Их упорный труд выбил в камне отверстие в виде трубки диаметром не больше карандаша. Именно в нем удары капель звучали, как звон струны.
Наконец пошли в глубь пещеры. Теперь удивительная музыка звенела уже за спиной. Фернандо, по-прежнему рвущийся вперед, снова приостановился. Солецкий и Риско видели, как он выбирается из потока по наклонной плите и скрывается за изломом скалы. Когда они подошли ближе, увидели сухое ответвление туннеля. Фернандо сидел на песке, высоко задрав ноги, чтобы вылить воду из голенищ сапог.
Здесь коридор вел вверх, подобно наклонному шахтному ходу. Появились первые натеки. Это были нежные белые и прозрачные кальцитовые ребрышки, как бы приоткрывшаяся конструкция бочкообразных стен туннеля. С потолка свисали сталактиты.
— Вы заметили? — заговорил Риско, уже успокоившийся после непредвиденного купанья. — У них концы черные и как бы покрыты жиром.
Солецкий поднял голову. Тела сталактитов выше блестящих темных головок были светло-коричневыми, а потолок чуть ли не резал глаза снежной белизной. Фоторепортер посмотрел на кальцитовые ребрышки и увидел то же самое. Их края потемнели так, как темнеют мраморные скульптуры, к которым прикасались сотни грязных пальцев.
— Хотелось бы знать, как это получилось, — сказал Риско.
— Это напоминает мне, — ответил Солецкий, — то, что я видел в одном гроте у себя в стране. Когда-то там жили пещерные медведи, которые, разгуливая по тесным проходам, отполировали своей шерстью некогда шероховатые каменные плиты.
— Надеюсь, — рассмеялся Риско, — ничего подобного нам здесь не встретится... — Он осекся и начал прислушиваться, а потом, слегка побледнев, стал вглядываться во тьму, в которой исчез Фернандо. Оттуда долетел громкий шум, он с каждой секундой усиливался и, будучи замкнут в каменную трубу, превращался в оглушительный гул.
— Фернандо! — крикнул доктор. Ответа не было. Тогда они с репортером побежали вперед, гуськом миновали тесный проход и увидели Фернандо.
Он стоял, сгорбившись над лампой, заслоняя ее собственным телом. Вокруг разверзся ад. Со стен и кровли огромной пещеры, напуганнае светом, сорвалась никак не менее, чем стотысячная, стая летучих мышей. С каждой минутой животных прибывало. Мохнатые тельца заполняли пространство зала от кровли до пола, на котором, наклонившись, оглушенные диким гвалтом, писком и хлопаньем крыльев, стояли три беспомощных человека, принимая удары мечущихся тел и прикосновения перепончатых крыльев. Одурев от страха, не проснувшись как следует, летучие мыши пронзительно пищали, метались из стороны в сторону, постоянно сталкиваясь друг с другом. Сотни их, столкнувшись, падали на землю и бессильно трепыхались, не в состоянии снова подняться в воздух.
Бежали минуты, в пещере все кипело, как в адовом котле, однако Солецкий сообразил, что животные никому не наносят вреда, и решил их сфотографировать. Не обращая ни на что внимания, он присел, чтобы вынуть из рюкзака камеру. Только когда его колени погрузились во что-то мягкое, он глянул под ноги. Пещеру покрывал толстый слой полужидкого гуано летучих мышей. От черной, похожей на деготь, массы шел тяжкий запах и волна тепла. Фоторепортер, которого били и хлестали по голове, лицу, плечам, склонился над аппаратом, готовя его для съемки. После вспышки флеша замешательство еще усилилось, но теперь ненадолго.
— Улетают! — хрипло крикнул Риско. — Туда!
Он стоял на подгибающихся ногах, увязая в гуано, и указывал рукой в глубину зала, где под куполом темнело овальное отверстие. Пришедшие в себя летучие мыши собирались отовсюду в могучий крылатый поток, который уплывал в это отверстие.
Туча, окружавшая людей, редела. Они видели, как животные исчезают в отверстии, словно всасываемые гигантской помпой. С каждой секундой их становилось все меньше, наконец остались только те, кто не мог взлететь с земли, но и они, мечась и подскакивая, в конце концов сумели захватить крыльями достаточно воздуха, чтобы взмыть вверх и помчаться вслед за сородичами, которые были уже далеко, но из невидимых лабиринтов все еще доносился приглушенный гул и испуганный писк.
— Фу-у... — выдохнул Риско. — Ну, выбрались целыми-невредимыми! — Он рукавом отер лоб под козырьком каски. Мокрые волосы падали ему на глаза. Он тяжело дышал открытым ртом, словно выброшенная на берег рыба.
— Будем искать дальше? — спросил Солецкий. — Вряд ли такое соседство устроит гуахаро. Надо сменить пещеру.
— Нет, — ответил Риско, вытягивая ботинки из «дегтя», — вы не знаете наших пещер, это целые подземные города.
Можно часами бродить, как по пустым улицам, пересекать огромные, словно городские площади, залы. В разных частях лабиринта, у которого множество выходов на поверхность, могут жить, ничего не зная друг о друге, всяческие зверушки...
— Доктор вдруг оглянулся. — Где Фернандо? Эй, Фернандо! Вечно одно и то же... — докончил он, не услышав ответа.
— Может, убежал от мышей и с ним что-то случилось? — задумчиво проговорил Солецкий, выписывая круг светом фонаря, укрепленного на каске.
— Случилось? Он чувствует себя здесь как дома, — сказал Риско. — Пошли отсюда скорее. О, да вот его следы.
Найдем местечко попрохладнее, и я вам о нем расскажу.
Высоко задирая ноги, Риско побрел в глубь пещеры. За ним поплелся Солецкий, обливаясь горячим потом при каждом шаге и с трудом глотая наполненный страшной вонью разогретый воздух.
— Теперь я понял, откуда взялись черные сталактиты, — повернулся к нему доктор. — Каждый вечер, как только зайдет солнце, стая летучих мышей отправляется в поисках пищи на поверхность. Утром, перед рассветом, они возвращаются, то есть дважды в сутки сотни тысяч крыльев касаются кварцитовых натеков, сглаживают и полируют их.
Следуя за Фернандо, следы которого четко отпечатались на тестообразном гуано, они выбрались из камеры летучих мышей на твердый грунт. Вскоре воздух очистился, и стало прохладней. Теперь можно было дышать свободно, и пот уже не докучал. Доктор, топая и колотя ботинками по камням, пытался стряхнуть с них хотя бы часть черного месива. Солецкий забыл обо всем, увидев, где находится, — они были в величайшей пещере, какую ему когда-либо доводилось видеть. Риско сравнивал ее с подземным городом, но то, что раскинулось перед ними, было гораздо больше, чем улица, площадь или даже каменное ущелье. Это была огромная, вогнутая наподобие тарелки долина с необъятным затемненным горизонтом. Мощный свет бензиновой лампы приоткрывал лишь часть площади — там поблескивали зеркала озер; что-то, напоминающее ледяную поверхность, играло белизной; маячили силуэты то ли столбов, то ли обелисков; видны были группы скульптур, похожих на человеческие неподвижные фигуры, и вздымающиеся над ними, словно тела гигантов, глыбы.