Теннисом дожил почти до 90 лет. Он умер в Рангуне в мае 1962 года. За день до кончины старец прошептал по-эстонски:
...Волны жизней наших
Тихо катятся, играя,
В вечереющей прохладе,
К берегам холмов могильных.
То были строки из «Калевипоэга».
Чудесными обстоятельствами сопровождалась и смерть его. Бирманские газеты писали, что тело старца не разлилось, и значит, он достиг святости и превратился в архата-святого.
Как-то позднее в одной из старых бирманских газет я прочел, что бирманец У Тан стал Генеральным секретарем ООН, несомненно, потому, что подавал милостыню буддийскому монаху Теннисону. И тем самым улучшил свою карму.
— Потеряв любимого учителя, я почувствовал себя осиротевшим, совсем одиноким в далекой Бирме, — говорит Лустиг, — Правда, и Германии жили родственники: мать и младший брат, врач-гинеколог. С ними я регулярно переписывался: с матерью на русском языке, а с братом — на немецком.
Появились свои ученики. С одним из них — Ко Аун Кхином — Лустиг много путешествовал по стране. Особенно часто — в древний город Паган, процветавший в ХI-ХIII веках. Тогда на берегу реки Иравади были построены десятки тысяч совершенных пагод, сохранившихся до наших дней.
— Там почему-то очень хорошо писались стихи. И уж не знаю почему — по-русски. Древний город — «для серых будней красота, уму усталому покой, поэту жизни полнота, маяк при жизни нелегкой».
Скрашивали одиночество и посетители уединенной кельи монаха, Лустиг унаследовал от своего гуру почетный титул буддийского архиепископа.
В середине апреля 1986 года, в самый разгар празднования Тинджана — бирманского нового года, я привел к Ашину Ананде настоятеля Иволгинского дацана, что под Улан-Удэ, ламу Чимит-Доржи Дугарова, знатока тибетской медицины. За стенами монастыря веселились бирманцы, щедро обливая друг друга водой, как того требует новогодний обычай. А в келье в это время шла неторопливая беседа об ученом ламе Агване Доржиеве, до сих пор почитаемом бурятскими буддистами, о его ученике Теннисоне, о важности практики медитации для достижения состояния духовной сосредоточенности. Ашин Ананда проводил гостя до самого выхода из пагоды. Вокруг носились с ведрами ледяной воды мальчишки, устраивая для прохожих бесплатный душ. Но перед монахами они почтительно остановились, будто натолкнувшись на невидимую преграду. Особ в шафрановых тогах обливать нельзя. Им не пристало участвовать в веселии мирян. У иноков — свои радости. Заодно не попало и мне.
Весной 1986 года из СССР приехала писательская делегация. В ее составе был известный эстонский писатель Леннарт Мери. Услышав об этом, Ашин Ананда попросил меня привести к нему гостя.
— Хочу поговорить по-эстонски, узнать о событиях на родине, которую я покинул так давно.
Мери, едва услышав о приглашении, бросил все, и мы тронулись в путь. Беседа продолжалась несколько часов. Писатель подарил монаху какие-то сувениры, а тот ему фотографию Теннисона.
Прошло несколько лет. Леннарт Мери стал министром иностранных дел, а затем и президентом Эстонии. Не благословение ли земляка Ашина Ананды сыграли свою роль?
К сожалению, Ашин Ананда не узнал о стремительной карьере своего гостя. Земные дни монаха закончились в апреле 1989 года. Он умер в возрасте 77 лет, почти 60 из них прожив буддийским монахом.
Как-то я его спросил: была ли у него мечта, которая так и не осуществилась. Он ответил, не задумываясь:
— Да, мне не удалось достичь Тибета и преклонить колени перед Далай-ламой. Тибет для меня — символ духовной высоты, к которой я всегда стремился.
Летом 1991-го в Бурятии торжественно отмечали 250-летие официального признания буддизма в России. На праздник пригласили и гостей из Бирмы. Я, на счастье, их сопровождал. Торжества почтил своим присутствием Далай-лама. И, о везение! Мне представилась счастливейшая возможность приблизиться к нему и заговорить. Я отрекомендовался учеником буддийского архиепископа Латвии. Его Святейшество удивленно вскинул брови: — Вы сказали — Латвии? Очень интересно.
Осмелившись, я попросил аудиенции, чтобы подробно рассказать Далай-ламе о судьбе преданных ему буддистов из Прибалтики. Он благосклонно кивнул головой и повелел помощнику включить мое имя в список дожидающихся приема.
Через несколько дней, 16 июля 1991 года, совсем недавно казавшаяся совершенно невероятной встреча с Далай-Ламой состоялась. Он внимательно выслушал мой рассказ о Теннисоне и Лустиге. Затем я передал Далай-Ламе книгу стихов Лустига, а на экземпляре, подаренном мне Ашин Анандой, попросил Его Святейшество начертать на тибетском языке благословение. Прежде чем сделать надпись, Далай-лама уточнил мою фамилию и не спеша начертал благопожелание.
Во время встречи с Далай-ламой я так волновался, что даже забыл уточнить, какое благопожелание он написал мне. Никуда не денешься, пришлось осваивать тибетскую грамоту. Благо, от Теннисона и Лустига мне досталась грамматика тибетского языка, сочиненная Я. Шмидтом.
Солидный том издан в Санкт-Петербурге Императорской академией наук в 1839 году. Книга путешествовала с паломниками из Прибалтики почти по всей Азии. К грамматике приложены «для упражнения в чтении и формах языка две главы из тибетского наставления «Мудрец и дурак», весьма способный для этой цели по повествовательному слогу, с присовокуплением перевода». Беру в руки фолиант весьма внушительных размеров. На удивление, он очень легкий, почти невесомый. Время иссушило бумажные страницы старой книги.
Но оно не властно над мудростью Тибета, достигшей некогда равнинных балтийских берегов.
И медленно мне прояснилось содержание слов:
«Желаю исполнения всех желаний. С благословением.
Далай-лама».
Николай Листопадов / фото автора
Всемирное наследие: Йосемити один-единственный
Шел второй месяц моего путешествия по Штатам. Седьмого марта я выехал из Сан-Франциско в национальный парк Йосемити. Вечером в моем дневнике появилась запись: «Сначала был залив, необъятный, как море, с силуэтом Сан-Франциско на горизонте.
Потом Окленд и его бесконечные пригороды, за ними один за другим сменялись солнечные калифорнийские пейзажи. Проплыли гряды изумрудно-зеленых холмов с сотнями ветряных двигателей на вершинах. Ряды ветряков сменились фруктовыми рощами и виноградниками, растянувшимися на десятки километров. Земля под деревьями то золотилась опавшими апельсинами, то укрывалась белым ковром цветочных лепестков.
Потом пошли зеленые предгорья Сьерры-Невады, и на горизонте показались заснеженные горные цепи. Дорога начала подниматься долгим серпантином до высоты около 1500 м. Погода испортилась, и у въезда в Йосемити пошел густой, мокрый снег. Я медленно тащился в веренице машин вверх и вверх, пока впереди не показался тоннель. За ним снег прекратился, внезапно открылась долина, окруженная скалами, вздыбленными на километровую высоту. Струи водопадов низвергались с этой высоты в долину, в реку». Такой я увидел знаменитую долину Йосемити, жемчужину в оправе Скалистых гор.
Когда-то здесь прополз ледник, оставив ущелье с плоским дном, по которому сейчас течет небольшая своенравная река Мерсед. На ее берегах поселилось индейское племя, промышлявшее охотой и рыбной ловлей. Это было тихое, патриархальное место с мягким климатом и миролюбивой общиной индейцев. Таким оно оставалось до 1848 года, когда Калифорния была завоевана у Мексики Соединенными Штатами. Индейцев постепенно вытеснили из долины, чему немало способствовало то, что рядом с ней в начале 1860-х годов открылись богатейшие залежи золота. Золотоносная местность называлась Марипоза. Это было индейское имя, впрочем, как и Йосемити, и Мерсед и многие-многие другие имена в США.
Управляющим компанией Марипоза назначили Фредерика Лоо Олмстеда — предпринимателя и общественного деятеля, человека исключительно активного и любознательного. В 1858 году, после победы на конкурсе на проектирование Центрального парка в Нью-Йорке, он назвал себя ландшафтным архитектором и действительно стал им, спроектирован и построив за свою долгую жизнь более пятисот парков и других ландшафтных объектов на обширных просторах США. Но это была лишь часть его неугомонной деятельности. Чем он только не занимался! И при этом успешно! Он строил города-сады, мосты и библиотеки, основал крупнейший в мире музей Метрополитен в Нью-Йорке, писал и издавал книги, едва не стал вице-президентом США. При этом он был заботливым отцом пятерых детей. Но, наверное, главной его заслугой стало выдвижение идеи национальных парков и практическая организация первых из них.