Критические суждения о памятниках новой власти не рекомендовались. Можно было только потихоньку пожимать плечами, глядя на воздвигнутый у Финляндского вокзала гранитный броневик, увенчанный натуралистически вылепленной, тяжелой фигурой Ленина. К тому времени отошла в прошлое кампания «монументальной пропаганды» 1918—1920 годов, когда на улицах Петрограда соорудили десятка два памятников борцам за социализм. Но поскольку делали их из «временных» материалов – дерева или гипса, простояли они недолго. Некоторые же из них, созданные художниками-футуристами, пришлось убрать вскоре после открытия «по просьбам трудящихся».
План «монументальной пропаганды» включал не только поспешное сооружение революционных изваяний, но и снос памятников «царям и их слугам».
К счастью, это не коснулось прославленных монументов Петербурга, но ряд памятников, сооруженных во 2-й половине XIX – начале XX века, были уничтожены. На постаменте памятника Александру III на Знаменской, переименованной в площадь Восстания, вырубили глумливые вирши Демьяна Бедного, но демонтаж этой замечательной скульптуры работы Паоло Трубецкого произошел позже, в 1937-м. К этому времени был ликвидирован и Музей Города, а здание Аничкова дворца приспособили для первого в стране Дворца пионеров.
Долго засиживаться в музее не пришлось, Анциферов спешил на заседание общества «Старый Петербург», где была назначена его лекция о памятных местах Достоевского. Шумный проспект 25 Октября как будто забыл о заколоченных витринах, разбитых мостовых, ободранных фасадах с пустыми глазницами окон периода «военного коммунизма». В «Елисеевском», переименованном, как водится, в магазин «Пролетарий», прилавки ломились от деликатесов и фруктов. Правда, продавались они по коммерческим ценам, доступным лишь немногим.
Анциферов вспомнил 23 сентября 1924-го, когда бывший Невский представлял собой бурлящую мутную реку, по которой неслись тысячи сосновых шашек торцового покрытия, которыми были вымощены мостовые. После того страшного наводнения мощение торцами возобновлять уже не стали. Трамвайные пути выложили диабазовой брусчаткой, а тротуары – асфальтом.
…Неожиданно грянул духовой оркестр, по центральной части проспекта двигалась толпа рабочих в косоворотках и девушек-активисток в красных косынках, которых охраняли бдительные милиционеры в касках. Демонстранты несли лозунги с обычными призывами и здравицами в честь братства пролетариев всех стран, портреты вождей, карикатуры на империалистических «акул». На этот раз шествие было посвящено открытию в Ленинграде международного конгресса «рабочих-эсперантистов».
Издалека был виден стеклянный купол с глобусом роскошного здания в стиле модерн, сооруженного в начале века для компании по производству швейных машин «Зингер». С 1919 года здесь разместился Дом книги: не только книжный магазин, но и разные издательства, занимающие верхние этажи. Анциферов не мог не заглянуть туда и не перелистать свежие новинки. И прямо в дверях столкнулся с неизвестным ему молодым человеком, облик которого поражал экстравагантностью. Длинная тощая фигура в жокейской шапочке, клетчатых гамашах, трубка, зажатая в зубах. Впрочем, 20-летний поэт Даниил Хармс вообще тогда никому не был известен, кроме своих ближайших друзей: Николая Олейникова, Николая Заболоцкого. Друзья, называвшие себя «чинарями», писали стихи и прозу, новизна которых была недоступна современникам и оказалась оценена лишь спустя многие десятилетия. На жизнь молодые поэты зарабатывали гонорарами за детские стихи, которые печатал в своих журналах «Новый Робинзон», «Еж» и «Чиж» Самуил Маршак, руководивший детским отделением Государственного издательства, также помещавшегося в Доме книги.
За Мойкой Анциферов повернул налево, вдоль чичеринского дома, сооруженного в конце XVIII века. Этот квартал с его богатейшей историей – от старого Гостиного двора, сгоревшего в 1735 году, и деревянного Зимнего дворца Елизаветы Петровны – всегда привлекал знатоков города. Для петербургских интеллигентов, не оставивших город после революции, это старинное здание было памятно Домом искусств – организацией, занимавшейся устройством быта писателей и ученых в голодные 1919—1922 годы. Здесь устраивались лекции, собрания, работали литературные студии, а некоторые литераторы – Александр Грин, Владислав Ходасевич, Аким Волынский, Осип Мандельштам, предпочли поселиться в приспособленных под жилье апартаментах банкира Степана Елисеева, последнего дореволюционного
владельца этого дома.
Переименование Большой Морской в улицу Герцена Анциферов, всю жизнь питавший пиетет к основателю вольной русской печати, понять еще мог, но вот почему Исаакиевскую площадь надо теперь называть именем Воровского, казалось ему непостижимым. Собор, правда, так и не переименовали, но устроили в нем «антирелигиозный музей», подвесив под куполом маятник Фуко для доказательства вращения Земли. Парижане с такой А.Ф. Белый. Демонстрация у Литовского замка в Петрограде. 1926 г. новинкой познакомились в своей церкви Святой Женевьевы еще в 1851 году.
Все перемешалось на Исаакиевской площади! Угловой доходный дом в суховатых формах позднего ампира, где Достоевский писал «Белые ночи». Роскошная эклектика памятника Николаю I и окружающих его министерских зданий, в которых в 1920-е годы разместился Институт растениеводства; его директор, академик Николай Вавилов, собрал в многочисленных своих экспедициях уникальную коллекцию семян мировой флоры. Грузная неоклассическая колоннада облицованного гранитом здания Германского посольства, построенного по проекту П. Беренса незадолго до войны (уже в августе 1914 года возбужденная толпа сбросила с крыши венчавшие фронтон изваяния тевтонских атлетов с конями). Две гостиницы на восточной стороне площади: «Астория», сооруженная по проекту мастера северного модерна Федора Лидваля всего 14 лет назад, и существующий с начала XIX века «Англетер», переименованный в «Интернационал». В ночь на 28 декабря 1925 года здесь при таинственных обстоятельствах погиб Сергей Есенин. Официальная версия – самоубийство, но по городу ходили разные слухи…
Для Анциферова на этой площади милей всего был элегантный особняк с мраморными колоннами у входа, изысканная отделка которого была характерна для раннего классицизма XVIII века. В доме, принадлежавшем в 1760-е годы Нарышкиным, а затем Мятлевым, в 1920-е годы проводило свои заседания Общество изучения, популяризации и охраны художественных памятников старого Петербурга и его окрестностей.
Свою работу Общество начало именно с окрестностей. Великолепные императорские резиденции и великокняжеские усадьбы до революции считались частными владениями. Даже специалисты могли изучать сокровища загородных дворцов только по специальному разрешению. Поэтому, когда весной 1918 года дворцы Петергофа, Царского Села, Павловска и Гатчины стали музеями, для многих это оказалось первой возможностью увидеть заключенные в них шедевры. Группа краеведов и любителей искусства под руководством Сергея Жарновского организовала в 1919 году семинар по изучению дворцово-паркового ансамбля Павловска. Именно в этом году, осенью, Павловск (тогдашний Слуцк) оказался в зоне боевых действий. Анциферов, преподававший в детской колонии на территории Графской Славянки под Павловском, был непосредственным свидетелем наступления Юденича.
Казалось, в те годы, когда перед каждым вставал вопрос о собственном выживании, никого не могли интересовать памятники истории и культуры. Но нет, на пике послереволюционной разрухи, в 1921 году, семинар Жарновского получил статус официальной общественной организации. Художник и искусствовед Александр Бенуа, композитор Борис Асафьев, академик Сергей Платонов, краевед Петр Столпянский, архитектор Лев Ильин и еще несколько десятков бескорыстных энтузиастов занялись систематическим обследованием и фиксацией памятников, изыскивали средства для реставрации, вели издательскую и лекционную работу. На первых порах многое удалось сделать. В доме на Мойке, 12, где умер Пушкин, а после находилось жандармское управление, начали восстановление мемориальной квартиры поэта. Спасли от неизбежного разрушения Лазаревское кладбище в Александро-Невской лавре, ставшее музейным некрополем. Пытались уберечь ценности из разоряемых церквей в Музее отживающего культа, организованном на Васильевском острове. Однако любая общественная инициатива, неподконтрольная большевикам, неизбежно оказывалась задушена. Обществу не помогло и переименование в «Старый Петербург – Новый Ленинград». В конце 1920-х оно лишилось всех своих помещений, еще через несколько лет его закрыли, а сохраненные ценности распылились по разным музейным хранилищам. По иронии судьбы, в мятлевском доме ревнители красоты старого Петербурга оказались соседями яростных ниспровергателей художественных традиций. Еще до революции футуристы предлагали «сбросить Пушкина с корабля современности», но тогда это казалось ярким эпатажем, смелой пощечиной рутинному «общественному вкусу». Но в неразберихе революционных лет художники-авангардисты вдруг стали комиссарами, уполномоченными решать, как следует развиваться искусству. При этом многие из них были яркими художественными индивидуальностями, соперничавшими друг с другом: Казимир Малевич, Павел Филонов, Владимир Татлин, Михаил Матюшин. Коммунистические власти довольно быстро поняли, что пропаганда их идей должна вестись понятными широким массам средствами, и… отказали авангардистам в поддержке. Открытый в 1922 году в доме на Исаакиевской площади ГИНХУК (аббревиатура Государственного института художественной культуры) был закрыт через 4 года.