— Действительно ли вы держите в трюме шестерых туземцев, захваченных против их воли? — сурово спросил Колон.
— Ну и что из этого? — вскинулся Пинсон. — Или вы отказываете мне в праве взять нескольких рабов?
— А кому я давал такое право?
— Кому? Святой боже! Да и сейчас на «Нинье» с дюжину индейцев.
— Но не рабов. Не взятых на корабль насильно. Все они плывут с нами по доброй воле. Я приказывал, и вам хорошо об этом известно, держаться с индейцами учтиво, чтобы те считали нас своими друзьями. Только тогда я могу оставить в Ла-Новидад сорок человек, не опасаясь за их жизни. А насилием вы только показываете им, что от христианина добра не жди. Вы учите их не доверять, но остерегаться нас. За такие действия, учитывая ваше прошлое непослушание, мне следовало бы повесить вас на рее.
Мартин Алонсо усмехнулся.
— Хорошенькая награда за то, что я помог вам подняться столь высоко.
От такой невиданной наглости у адмирала даже перехватило дыхание.
— Вы помогли мне подняться! Вы! Святая Мария! Я думал, вы достигли предела в своей гордыне, назвав реку собственным именем. А вы, оказывается, смогли пойти и дальше. Хватит! — он сдвинул брови. — Приведите ко мне этих индейцев.
Мартин Алонсо даже не шевельнулся. Наоборот, расправил плечи.
— Позвольте спросить, для чего?
— Приведите их, — повторил Колон.
Их взгляды встретились и долго не расходились. Очень уж хотелось Пинсону не подчиниться. Он мог рассчитывать на поддержку братьев, да и большая половина матросов «Пинты» тут же встали бы на его сторону. Осторожность, однако, напомнила ему, что, поднимая мятеж против адмирала Моря-Океана и вице-короля Индии, не следует забывать и об ответе, который придется держать по возвращении в Испанию. И в итоге, пожав плечами, он отвел глаза.
— Мы еще посчитаемся, — пробурчал он.
— Вполне возможно, — холодно ответил Колон.
Он тоже осознавал щекотливость ситуации. И не хотел полного разрыва, потому что в этом случае Мартин Алонсо мог пойти напролом, не думая о последствиях.
Шестерых пленников вывели из трюма. Они сжались при виде адмирала, но тот постарался успокоить их улыбкой и добрыми словами.
Что он сказал, они не поняли, но тон не оставлял сомнений в его намерениях. В довершение всего Колон погладил их по склоненным черноволосым головам, а затем под сердитым взглядом Мартина Алонсо свел в шлюпку и перевез на «Нинью». Там он накормил индейцев хлебом с медом, угостил вином, одарил женщин рубашками и бусами и отправил на берег, чтобы они рассказывали всем и вся о щедрости испанцев.
Глава 33. Обратный путь
В обратный путь они тронулись в середине января.
Полмесяца шли на северо-восток, возможно, надеясь попасть в полосу восточных ветров, о которой сказал матросам Колон, пытаясь развеять их страхи, вызванные постоянством западного ветра. И действительно обнаружили эту полосу 38 градусами севернее. Было ли это случайностью или доказательством его правоты, мы не знаем. Но, поймав попутный ветер, Колон повел корабли на восток.
К моменту отплытия с Эспаньолы Колон полностью уверовал в то, что достиг Азии. Последние подтверждения он получил от тех, кто плавал с Мартином Алонсо. От индейцев они слышали об острове, называющемся Мартинино, населенном только женщинами, и других островах, на которых жили то ли карибы, то ли канибы, питающиеся человеческим мясом. Марко Поло также писал об амазонках и людоедах, обитающих на островах у побережья Китая.
Слышал Колон и о других чудесах, не упомянутых венецианским путешественником. О людях с хвостами, обитающих в самых глухих уголках Эспаньолы. А сирен, выныривающих из воды, чтобы издали посмотреть на корабль, он видел сам. И не было нужды привязывать его к мачте, как Одиссея, поскольку песен карибские сирены не пели и не отличались красотой, заставляющей матросов прыгать за борт, чтобы погибнуть в их объятиях. Скорее всего Колон видел морских коров, но по наивности и незнанию сделал вывод, что древние просто преувеличивали красоту сирен.
Куда больше радости доставили морякам встречавшиеся в изобилии тунцы, которых они ловили, поднимали на борт и ели, поскольку с другими припасами у них было не густо.
В отличие от плавания в Индию обратный вояж стал непрерывной битвой с непогодой, едва ли не ежедневно смотрели они в лицо смерти.
Три самых страшных дня пришлись на середину февраля, когда, на них накатил жесточайший шторм. Шли они с голыми реями, под одним лишь триселем, и каждый миг мог оказаться последним. Волны сотрясали хрупкую «Нинью», и сорок человек, сбившиеся в кучу на шкафуте, то и дело прощались с жизнью. И тут они не могли положиться только на мастерство Колона, хотя и безоговорочно верили своему адмиралу. Матросы, да и сам Колон чувствовали, что для спасения от буйства природы человеческих сил будет недостаточно. И все они дали обет: если Дева Мария сохранит им жизнь, совершить паломничество, босиком, в рубищах, со свечами в руках, в церковь Санта-Клара де Мигэр, около порта Пасло, и прослушать благодарственную мессу.
Тревожила Колона и мысль о том, что с его смертью Испания может лишиться плодов открытия Индии. Не забывал он и о маленьком гарнизоне, оставшемся в Ла Новидад. И решил подстраховаться. Несмотря на сильную качку, написал короткий отчет об экспедиции, завернул его в вощеную бумагу, пакет положил в коробку и залил ее растопленным воском. Коробку сунули в бочку, забили дно и бросили бочку за борт в надежде, что ее вынесет на берег и содержимое каким-то образом попадет к правителям Испании, которым адресовался отчет. В постскриптуме Колон отметил, что причитающуюся ему награду следует разделить в полном соответствии с завещанием, хранящимся у дона Луиса де Сантанхеля. Пожизненную пенсию, поскольку он первым увидел землю, Колон отписал Беатрис Энрикес.
Со спокойной совестью он сделал все, что мог. Колон обратил все внимание на управление маленькой каравеллой, не теряя надежды выиграть и эту битву с океаном.
Тем же самым занимался на борту «Пинты» и Мартин Алонсо. С темнотой, спустившейся вечером 14 февраля, ветер еще более усилился, а волны все яростней набрасывались на судно. В полумиле от кормы он еще различал сигнальный фонарь «Ниньи». Видел, как она взлетала на гребень волны, на мгновение замирала, а затем проваливалась в глубокую впадину между валами.
А потом черная беззвездная ночь и пелена дождя и водяных брызг поглотила «Нинью». Мартин Алонсо, держась за спасательный конец, наклонился к стоящему рядом брату и прокричал ему в ухо, чтобы перекрыть рев урагана: «Боюсь, мы видели «Нинью» в последний раз».
Младший же Пинсон больше думал не о «Нинье», но о своей душе, готовясь к встрече с Создателем.
— Ты думаешь, мы переживем эту ночь?
— Если только чудом, но, клянусь Богом, я не сделал ничего такого, чтобы заслужить его. Меня более заботят «Нинья» и Висенте. Удивительно, что она до сих пор не рассыпалась на куски. Она и так текла, как решето, а каждый удар волны образует в корпусе все новые щели. «Нинья» пойдет ко дну еще до зари. Господи, помоги Висенте.
— Висенте, конечно, жалко, — кивнул Франсиско. — А сколько на «Нинье» золота... — вздохнул он.
— Оно понадобится адмиралу, чтобы покупать воду в аду.
Время, казалось, остановилось, и прошла целая вечность, прежде чем занялся рассвет. «Пинта» осталась на плаву, хотя в трюме ее плескалось немало воды. Матросы работали как бешеные, откачивая ее, а Пинсоны тревожно оглядывали серо-зеленый океан. Но не видели ничего, кроме череды волн: «Нинья» исчезла.
Мартин Алонсо, смертельно уставший, с налитыми кровью глазами, в насквозь промокшей одежде, повернулся к брату. Всю ночь он не отпускал его от себя, вероятно, полагая, что тонуть лучше вместе.