Памяти Нади Рушевой
Как недолгий, но яркий фонарик,
Как зимою дыханье тепла,
Эта девочка — грустный очкарик —
Между нами однажды прошла.
Каждый штрих, словно ласточка детства,
Все по-пушкински — сразу ясней…
А потом с перехваченным сердцем
Я смотрел кинокадры о ней.
…Вот улыбка… Знакомые строфы…
Но я прутик забыть не могу.
Выводивший курчавый профиль
На веселом лицейском снегу.
В апреле
Апрельский город хорошеет,
И в нем, как давняя беда,
Быкам Дворцового по шею
Встает лиловая вода.
И город в дымке акварельной —
Не серый и не голубой —
Плывет куда-то по апрелю,
Сливаясь с небом и водой.
Иду апрельскою прохладой
Я мимо Клодтовых коней,
Сливаясь с Невским, с Ленинградом,
Сливаясь с Родиной моей. ↓
Молчанье Вечного огня.
Мне вечно славить эту дату —
Тогда, в победном сорок пятом,
Спасли от гибели меня.
Не помогло бы ничего:
Ни детские мои косицы,
Ни длинные мои ресницы,
Ни то, что пять лишь лет всего.
Брела бы с узелком в руке
В толпе, растерянной и бледной,
И на фашистском сапоге—
Мой удивленный взгляд последний…
А землю сотрясают войны
Уже который год подряд…
О, как хочу я быть достойна
Погибших за меня
солдат.
*
Горести мои переживая,
Бродит ночь чуть слышно, не дыша.
Маленькая, слабая, живая,
Я в огромный этот мир пришла.
Ветер надо мной качает сосны,
По ночам гудит транзистор мой.
Мир не безмятежен, в нем не просто.
Мир объят тревогою и тьмой.
Закрываюсь я в своей квартире,
Ухожу в далекие края.
Я ищу опору в этом мире.
Ищет мир спасенья у меня.
В лиловой осиновой чаще.
Где воздух прозрачен и чист,
Я пробовал на зуб горчащий
И жесткий осиновый лист.
О Родина, в рощице где-то
Вместило и горечь твою
И бодрую свежесть рассвета
Тревожное слово «люблю»…
В подмосковной роще
Мы с девочкой в роще гуляли.
Ей было четырнадцать лет.
В траве шелестели сандалии
И переплетали мой след.
Веселые желтые пятна
Сверкали на темной листве,
И дятел, одетый нарядно,
Стучал на сосновом стволе.
Как вдруг в этом ясном покое
У самой, казалось, земли
Услышали пенье такое.
Что тихо на зов побрели.
И замерли—в зыбком тумане
Фанерный скупой обелиск
Увидели вдруг на поляне
И грустный услышали свист.
Мы вздрогнули. За руку крепко
Она ухватила меня.
Цвела на могиле сурепка
В сиянье обычного дня.
На звездочке птичка сидела,
Невзрачная очень на вид,
Но как она… как она пела
Над тем, кто в могиле зарыт!..
В неярком сквозном перелеске
Слова на дощечке простой
Прочли мы: «Сержант Ковалевский,
Двадцатый — сорок второй».
И девочка вдруг задрожала,
Тревожно прижалась ко мне,
Как будто она горевала.
Как будто однажды и мне
Сурепки желтеющим дымом
Из глины пробиться к живым
И быть безвозвратно любимым,
Бессмертным солдатом твоим.
*
Охрани меня, удача,
От безрадостных забот.
От непрошеных подачек,
Незаслуженных щедрот.
От опеки неизбежной.
Бестолковой суеты,
От растраты дней небрежной,
От сердечной пустоты,
От холодного презренья
К людям добрым, к людям злым
И от ложного прозренья,
Что в душе подчас храним.
*
Люблю бродить в вечерней тишине
По улицам пустым, как коридоры,
Чтоб были ясно различимы мне
Далекие таинственные хоры:
Гудки машин и гул людской толпы;
Чтоб мог, сосредоточась, угадать я,
Где там, среди нее, мелькаешь ты,
Какое у тебя сегодня платье,
И как молчишь, и говоришь о чем.
Цветы себе какие покупаешь,
Как пожимаешь на вопрос плечом
И вслух афиши старые читаешь…
Коротко об авторах этих стихов.
М. ДАХИЕ 32 года. Он инженер, работает в Ленинградском оптико-механическом объединении.
Р. САНИНА живет в Свердловске. Преподает английский язык, работает корреспондентом радио и телевидения.
В. КОЧЕТОВУ 21 год. Он — студент Дагестанского госуниверситета.
СЕРГЕЙ ЛУЦКИЙ
ЯСНАЯ ЖИЗНЬ
новелла
Автору — 27 лет. Студент Литинститута. После окончания техникума служил в армии, работал на заводе.
Рисунок Татьяны ИВАНШИНОЙ.
Село, в которое ехала работать Маша, находилось в балке, а вокруг и далеко за ним лежали возделанные поля, яркие, сочные и безлюдные. Маше казалось, что село, такое маленькое, почти затерявшееся в полях, должно временами расширяться, растекаться, как убежавшее тесто, по этим полям, а временами сжиматься, и тогда из-под него появятся эти ухоженные, аккуратные нивы.
Так казалось Маше, девочке, выросшей в городе, девушке, верящей в чудеса.
В чудеса она верила с детства, ещё с тех времен, когда думала, что Дед Мороз есть на самом деле и выходит из зеркала в девчачьем умывальнике. Маша говорила об этом своим детдомовским подружкам, а те не верили, те смеялись и говорили, что это никакой не Дед Мороз, а баянист Коля, только с приклеенной бородой и усами. В детдомовской столовой висела большая картина, на которой было много бойцов, по краям, в лесу, виднелись остановившиеся танки, а в середине сидел Василий Теркин и интересное что-то рассказывал. Маша знала, что вот так же где-то в зеркале сидит Дед Мороз, только он один, но лицо у него такое же весёлое, и он почему-то обязательно переобувается.
С тех пор прошло много лет. По окончании культпросветучилища Маша получила направление в библиотеку одного из сел на Подолье. Детские представления о том, где живет Дед Мороз, остались только в памяти и иногда приходили на ум, но Маша не смеялась. Она относилась с сочувствием к себе, маленькой.
При въезде в село стоял щит, вкопанный двумя узловатыми деревянными ножками в землю, а на транспаранте по выгоревшему красному фону белыми крупными буквами было написано: «А видел ли ты, как всходит солнце?» Маша улыбнулась доброй улыбкой, прочтя эти слова, и что-то радостное и светлое утвердилось в её душе, которая и раньше-то была безоблачна.
Библиотекарша, на место которой приехала Маша в это украинское село, была немолода и на штапельном платье носила колодку боевых наград. Маша узнала, что библиотекарша уезжает на Север к своему мужу, который вообще-то местный, сельский, а поехал туда на заработки, да так и остался там.
Библиотекарша с мужем появилась в селе после войны, на которой оба они потеряли первые свои семьи. Сначала односельчане посмеивались над приезжей женщиной. Первое, что спросила она по прибытии в село: «А где же ваши трёхэтажные дома?», — и муж, не лишившийся чувства юмора, несмотря на пережитое, ответил: «Пол — первый этаж, лрипечек — второй, а печь — третий». (Ещё ухаживая за ней, муж весело врал, что в селе у него трёхэтажный дом.) С уважением и даже робостью поглядывала Маша на колодку боевых наград и принимала книги.