Дождь — превратиться я могу в слезу,
Слезою на реснице дрогнуть чистой.
В конце концов сквозь ветер и грозу
Твое дыханье до меня домчится!
И, наконец-то, после всех тревог,
От всяких звуков отключась, сквозь тишь я
Твое дыханье слышу лишь, твой вздох,
Всю радость бытия в себя вместивший.
И вот, когда мы вновь наедине
И слушаешь меня ты — весь вниманье,—
Вновь ожиданье зреет в тишине.
Вновь ожиданье… Снова — ожиданье…
Перевела с грузинского Е. НИКОЛАЕВСКАЯ.
*
Листва осенняя редела,
как список роты на войне.
Я видел поле без предела,
я слышал время в тишине.
И оставались в стороне
такие ужасы и страхи,
как гром, как пятна на луне,
и ближе собственной рубахи
ночное небо было мне.
*
Ночью филин глухо ухал,—
не к добру наверняка,
к злым догадкам, к темным слухам,
так, как лебедь к белым мухам
в сентябре. Ну, а пока
солнце лепит облака
кучевые, как из теста,
и не к месту грустный лад;
незабудки—чья невеста
уронила этот взгляд?
Я смотрю, как смотрят в детстве:
дым колдует над избой
или снова по соседству
чей-то табор кочевой?
Воздух с пухом. В горле сухо.
Синь. Жара. Ни ветерка.
Только песня бьется в ухе,
словно медная серьга.
*
Когда и я из детства выбыл
туда, где должен кто-нибудь
таскать мешки, ворочать глыбы,
лома рихтовочные гнуть,
ровняя искривленный путь,
я не забыл, как пахли шпалы
золой скитальческих костров
и как к себе я был суров,
когда уменья не хватало!..
*
Была распутицы пора,
плыла щепа, ботва, кора…
И я кружил на утлой лодке
по разгулявшейся воде,
не понимая, в чем и где
мои потери и находки.
Но вышло, что они в одном,
а суть предмета в промежутке
да в том, что после незабудки
цветут и лодка кверху дном
валяется на солнцепёке —
реальная, без подоплеки.
Ярмарка совхозная —
колгота чуть свет.
Жёсткими полозьями
разлинован снег.
У машин обтаяно
желтое сенцо,
как лото, расставлены
бочки огурцов.
Облачком обросшие,
виснут голоса.
Чёрными матрешками —
гири на весах!
— Кому лучок:
полметра стручок.
Хрусткий, сладкий —
только что с грядки!
— Подходите, девочки,
есть чулки-сеточки:
забредайте в них парней,
как ершистых окуней!
— Не жалейте денег
на хороший веник!
— Молодой человек
приятной наружности,
три метра в окружности,
бери рюкзак, не дыми рассеянно —
станешь стройнее ансамбля Моисеева!
— Ягода дивная,
самая винная.
Раз возьмешь —
семь раз придешь!
В сутолоке праздничной —
широко словам.
Снег хрустит подарочно,
будто целлофан.
Все покупки вежливо
кутает сама
по-сибирски снежная
Русская Зима!
Свет осени начальной над заливом,
Круг пестрых гор, воды литая гладь,
На новом пирсе сварщик терпеливо
Стремится солнце перещеголять.
Над ним струится дым от электрода,
Вплетаясь в горький хвойный аромат.
И льются искры в голубую воду,
Где тени рыб, насторожась, стоят…
Неизвестные поэты
Пускай навес неприхотливых веток
Иль просто камень осенит покой
Могилы неизвестного поэта.
Где нету даже метки никакой.
Пускай по ней проходят, не заметив…
Когда строка без автора живет.
Мы часто, забывая о поэте,
Спешим сказать: ее сложил народ.
А был в истоке человек, не призрак,
Поэт нестолько истинный, что сам
Не думал, будет иль не будет признан,
Какой присвоят после смерти сан.
Ах, в том ли дело, кто у нас известней!
Ведь самой высшей мерою права
Частушка ли, пословица ли, песня,
Что и без славы автора жива.
Все дело в этом беспощадном чуде —
Уйдя, оставить с жизнью связи нить:
Оттуда, так сказать, где все мы будем,
Безвестным оставаясь, говорить.
*
Звезда упала в синие снега,
Но наверху ещё осталось много.
Черны леса. Молчат в снегах стога.
Чернеет одинокая дорога.
Звезда упала…
Где-то города
Своих огней сиянием покрыты.
И только в поле видно, как звезда
Скатилась одинокая с орбиты…
Схолодала, забелела снегом сторона моя,
Каруселью завертела чёрный пепел воронья.
Непонятно и тревожно тени синие легли,
Затихает осторожно говорок реки вдали.
Темь. Снежок. Сорочьи сказки, и в кладовке до утра
Нашим рыженьким салазкам снится белая гора.
Дед
Умер дед без болезней и муки.
Помню, тёплые лили дожди.
В первый раз успокоились руки
И легли тяжёло на груди.
Умер так незаметно и просто,
Что бывало порой невдомек —
Словно выправил новую косу
Или поле вспахал и прилёг.
Постояв на кладбищенской сыри,
Вытер слёзы, опомнился дом.
Ничего не нарушилось в мире,
Все проходит своим чередом.
В окна смотрит такое же лето
И ромашек веселый разбег —
Незаметно прошел для планеты
Небольшой человеческий век.
Просто липа в саду б не шумела,
В ней не слышались птиц голоса,
Да без деда война бы гремела,
Может, лишних каких полчаса.
Не стояли б хорошие внуки
На пороге большого пути…
Умер дед без болезней и мухи.
Словно что-то узрев впереди.
Коротко об авторах этих стихов.
М. КЕРЕСЕЛИДЗЕ — журналистка. Училась на филфаке Тбилисского госуниверситета.
Г. ЛЫСЕНКО, 29 лет. обрубщик в литейном цехе Дальзавода. Работал в геофизической экспедиции, был библиотекарем, грузчиком, столяром, кочегаром, клепальщиком.
Э. ПУЗЫРЕВ, 1937 г. р., инженер, работает в подмосковном городе Фрязине.
Н. САБОСТИН вырос в Забайкалье. Работал наборщиком, служил в армии, сотрудничал в газете «Забайкальский рабочий». Сейчас живёт в Молдавии.
Н. ДМИТРИЕВУ 19 лет. Родился в селе Архангельском Московской области, сейчас учится на литфаке Орехово-Зуевского пединститута.