Слушая этот рассказ, как было не вспомнить слова многоопытного тюменского летчика Сергея Павлова:
— Не удивляйтесь тому, что я вам скажу: вертолет — самый совершенный летательный аппарат.
Север Тюменской области. На таежную буровую прибыл вертолет.
Фото И. САПОЖКОВ
Почти каждый день командир летного подразделения Сергей Павлов отправляется в пилотажную зону с кем-нибудь из молодых летчиков Сургутского отряда. Полтора часа провел я однажды на тренажере и увидел, как воспитывается готовность к любым испытаниям.
Тренировочный полет был расписан по минутам, в точном соответствии с программой из двадцати шести пунктов. Слева сидел Сергей Павлушин, молодой человек богатырского роста, справа, на месте второго пилота, — подтянутый командир. Говорливый бортмеханик Виктор Большаков приумолк, повиснув между ними на широкой стремянке. Я примостился за спиной Виктора, получил наушники и мог слушать, о чем говорят пилоты.
Все приказания командира Павлушину предстояло выполнять только по приборам. Бортмеханик прикрыл черными щитками передние и боковые стекла кабины, такой же заслонкой оградил пилота справа, и теперь перед его глазами были одни циферблаты и стрелки приборной доски.
— Курс триста тридцать, — сказал командир. Повинуясь человеку, который не мог увидеть ни землю, ни облака над лесом, вертолет послушно скользил то вправо, то влево, делал развороты на двадцать, на сорок, на девяносто градусов. Павлушин не отрываясь, смотрел на стрелки приборов. Командир приказал снизить скорость до восьмидесяти километров, затем увеличить до ста двадцати. Потом прозвучала команда:
— Развернись на курс, противоположный начальному.
Командир велел бортмеханику выключить авиагоризонт, и Павлушин тем не менее держался на заданной высоте, делал виражи, развороты. Постепенно Большаков заклеивал другие циферблаты клочками бумаги. Пришлось следовать по курсу и совершать все заданные эволюции без указателя скорости, без вариометра, без указателя поворота и скольжения.
«Колпак» над головой и боковые шторки не давали Павлушину полюбоваться стадом оленей, ошалело бежавших через заснеженную поляну, не мог он увидеть испуганных мотором лосиху с лосенком. А когда — так же вслепую — Павлушин снизился с пятисот до ста метров, мог бы заметить и черную тень глухаря, промелькнувшую в реденьком сосняке.
Тут я невольно отвлекся от событий, происходящих в кабине «МИ-4», и подумал, как будет славно, если каждый, кто пойдет вслед за разведчиками недр в эти девственные просторы Северного Приобья, глубоко проникнется желанием сохранить первозданную красоту тайги, сберечь ее живой мир. Может быть, именно здесь, на щедрой тюменской земле, удастся наконец избежать конфликта между индустрией и природой, доказать на деле, что это столкновение вовсе не обязательно и его можно предотвратить. Для этого требуется не так уж много усилий.
В памяти моей возникла роща в татарском поселке Бавлы. Под ее мачтовыми соснами обнаружились богатые нефтяные пласты. Но девонские фонтаны не погубили этот лес. Своевременно наладили герметизацию добычи нефти, ввели в действие законтурное заводнение — то есть использовали воду для выдавливания нефти из земных глубин. А при этом можно бурить гораздо меньше скважин. Позаботились, что-бы без крайней нужды не рубили ни одного дерева.
И чудесная роща уцелела. Даже лось прижился рядышком с цистернами и вышками.
Мои размышления прервал голос командира:
— Виктор, убери колпак.
Большаков открыл перед пилотом весь зримый мир, и Павлушин впервые оторвался от пульсирующих белых стрелок на черных циферблатах.
— Смотри, как распогодилось. — сказал он, щурясь от солнца.
Тренировочный полет окончился. Мы шли в Сургут той же дорогой. Встречным курсом разминулся с нами «МИ-4».
— Косьяненко повез вахту на буровые, — сказал командир а добавил, впервые обращаясь ко мне — Возьмите на заметку: наш десятитысячный.
Косьяненко прилетел в Сургут вскоре после нас, и я встретился с человеком, который провел десять тысяч часов своей жизни за штурвалом. Владимиру Лукьяновичу сорок два года. Выделяясь в авиапредприятии и почтенным для пилота возрастом и внушительным стажем, Косьяненко, подобно большинству пилотов, получил воздушное «крещение» в аэроклубе. Работал фрезеровщиком на заводе транспортного машиностроения в Барнауле, собирался по окончании средней школы в политехнический институт. Первый полет с инструктором аэроклуба круто изменил планы на будущее, и Косьяненко оказался в летном училище.
На таком же «ПО-2», где ему впервые доверили штурвал, возил геологов, геодезистов, лесников, врачей, агрономов. Пересаживался на «ЯК-12», на «АН-2» и вот уже много лет не изменяет «четверке». И за это время породнил с вертолетом столько молодых пилотов, что их, наверно, хватило бы на несколько отрядов.
В Сургут он прилетел, когда здесь было всего несколько машин. Геологи и буровики, можно сказать, стояли в очереди на каждый рейс. Не было еще значительных открытий, но разведка шла полным ходом в тайге Северного Приобья. Косьяненко возил вахты буровиков и увидел однажды, как хлынул из скважины черный поток, предвещая новую, нефтяную эпоху в летописи Сибири.
Богатые находки прославили Усть-Балык, Мегион, Нижневартовск. Для Косьяненко это не только названия сибирских поселков на берегах Оби. В каждом одним из первых совершал он посадки, брал на борт разведчиков, жил в «балках», сколоченных из досок, выбирал вместе с геологами доступные только с воздуха таежные участки для бурения, разделял с искателями тревоги и радости трудного похода за «черным золотом».
Безвестные рыбачьи поселки стали самыми значительными этапами его летной службы, потому что эн помог здесь пробиться к нефтяным залежам, и фонтаны Мегиона, Усть-Балыка, Самотлора были наградой не только для настойчивых, самоотверженных разведчиков недр, но и для того, кто поднимал их в воздух, высаживал на болотах, возил снаряжение, выручал из беды, иной раз с немалым риском.
Вот уже второй год Владимир Лукьянович рано утром выходит из дому и спешит на вахтовый автобус вместе с сыном. Саша Косьяненко получил свидетельство пилота в том же, что и отец, училище и теперь служит в подразделении «АН-2». Отец и сын едут на работу по Московской улице, с её приземистыми, рублеными избами, потом автобус набирает скорость, и по обе стороны встают бетонные и кирпичные корпуса нового Сургута.
Владимир Лукьянович хорошо помнит, как укладывали первые фундаменты зданий, они сейчас тянутся на несколько километров, потеснив тайгу. Где-то здесь стояла бревенчатая школа, в которую ходил Саша Косьяненко.
Вахтовый автобус катится по новому шоссе, мимо поселков Лунный, Таежный, где живут разведчики. На обочинах — щиты с плакатами. Можно узнать, не выходя из автобуса, сколько домов построили за последние пять лет в Сургуте; когда введут в строй мощную электростанцию; как увеличивается население древнего сибирского городка, который становится столицей Приобья. И, конечно, главное место в этой дорожной повести отведено нефти — она то вызвала к жизни все, что с такой поразительной быстротой изменяет облик тюменского Севера.
Отец и сын едут на работу. Младший Косьяненко полетит с вахтой на буровые вышки. Владимир Лукьянович повезет бригаду испытателей скеэжпн туда, где ударил фонтан нового, Федоровского месторождения нефти.