ЮНОСТЬ
2(213) март 1973 г
Журнал основан в 1955 году
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРАВДА»
ЛИТЕРАТУРНО — ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ И ОБЩЕСТВЕННО — ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЕЖЕМЕСЯЧНИК СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР
Стихи
Евгений Винокуров
Жажда
По ночам юнцов она снедала:Где же вы, грядущие года!Нет, подобной жажды идеалаСтарый мир не видел никогда!
И на сходке где-нибудь под липкойС глупой ребятнёю на рукахБабы с зачарованной улыбкойСлушали о будущих веках.
Сохранились дневники и письма…Комиссары, кончив путь мирской,Умирали, к солнцу коммунизмаРуки простираючи с тоской…
Мучёников жребий — не веночек.…Бытие вся жизнь у них — не быт!И глаза юны, хоть позвоночникШашкой перебит!
Стакан чая
И я себя ещё поберегу,И я ещё превратностям не сдамся!В жестоком споре, в дружеском кругуЯ твердо целью выстоять задамся.
Но через годы, может быть, вполне —Табачный дым плывет, светает рано,И очень просто скажут обо мне,Что он ушел и не допил стакана…
Однополчанину
Преклоните голову пред павшим…Человек же рухнул в пустоту!Захлебнувшись криком в рукопашномИли валидол держа во рту!Голову пред павшим преклоните…Он одним ударом разрубилЭти вот тонюсенькие нити…Ими он привязан к жизни был.Кем бы он ни пал, он пал героем,Тут неважно: воин или нет.Мы равно знаменами покроемСтол простой и воинский лафет.
*
Отец, папаша, батяне ведал докторов,с медслужбою не ладя,был тучён и багров…В семнадцатом когда-тоон сапоги надел…С тех пор удел солдатаи был его удел.Когда, я помню, дажеон спал, то сквознякигуляли, и на стражестояли сапоги.Он был на слово краток,как истый строевик…И был в уме порядок,лихой солдатский шик!Он был такого сорта,что знал: вот — да, вот — нет,он был уверен твердо,что значит тьма и свет…
Как в первый раз
Ты слишком много взял, пожалуй,С одной журнальной полосы,Ты столько книжек знаешь, малый!..…Примись-ка лучше за азы.
Ты столько прочитал упрямо,Так высоко поднялся ввысь…А ты сложи-ка слово «ма-ма»,А ты за азбуку возьмись!
Ты все читал, почти что спятя,Ты за томами брал тома…А ты сложи-ка слово — «дя-дя»…Дорога. Дерево. Дома…
Ты все постиг на этом свете,Тебя он вовсе не потряс!..А ты смотри, как смотрят дети,Смотри, как смотрят в первый раз…
Бомбей.
Полуулыбка сфинксаУже я с тайной мира свыкся,живу легко день изо дня…И потому загадка сфинксауже не мучает меня.Но видел раз, как деловитоу храма охраняла дверьизваянная из гранитато ль женщина, а то ли зверь.Я был захвачен вечной спешкой,дал мелочь продавцу газет……Но странною полуусмешкойя все «же был тогда задет.
*
И я ещё задумаюсь о том,что значит правда и что значит совесть…Я не из тех,кто тягостным постомсебя терзает, в монастырь готовясь.…Мирская совесть тонкая, как нить!..И я живу, и радуюсь, и стражду.…А сложность в этом, чтоб соединитьс желаньем счастья нравственную жажду.
*
Из исторических событийлишь остается смутный гам…Я вижу:вот идет Овидийпо бессарабским берегам.Где в чайной райпотребсоюзана окнах шторки парусят,его ждала, быть может, музапочти две тыщи лет назад.И, может быть, среди райцентрабродил певец «Метаморфоз»,где о поднятии процентатолкует молодой завхоз.Облокотясь на спинку стула,я взял салатик и вина…И вечность, может быть, дохнуласквозь шторки узкого окна.
Гамбург
Было время, робко у порталабелый голубь брал из рук зерно…
…В этом мире тайного не стало!Все открыто! Все обнажено!Вот она танцует в зале голой!Рядом с нею обнаженный друг!..
…Но и нынче белоснежный голубьвсё-таки клюет зерно из рук.
*
Он так и остался навек чудаком.Что надо ещё для заики!!Как будто натерли лицо наждаком!..Все книги, и книги, и книги.Вот так и прошел он по свету рябымС улыбкой к растеньям и детям…А то, что той женщиной не был любим,Ну что же поделаешь с этим!..Я видел: до пятого шёл этажа,—А лестница в доме крутая! —Массивную книгу под мышкой держа,Другую упрямо листая.
Чутье
Из отдаленных тайниковИнстинктаон вопит,из глыби.Без чешуи и плавниковПоэт подобен все же рыбе!
Он как тот крохотный малек,А это ведь не побасенки!Что в путь поплыл — а путь далек! —В Шексну, один, из Амазонки.
Он чует истину нутром!Ничто на свете не поможет!..…Но оперенная перомРука дать промаха не может.
Михаил Дудин
СТИХИ, ПОСВЯЩЕННЫЕ ЮГОСЛАВСКИМ ДРУЗЬЯМ
Десанке Максимович
(Надпись на книге «Требую помилования»)
Сараево с рассвета,Наверно, неспростаУшло от МагометаИ не нашло Христа.Но день не обездолен,Он солнцем обогрет.И с тенью колоколенНе спорит минарет.Играет в спину сплинуВесенняя свирель.И зеленью в долинуСпускается апрель.Легка его осанка.И в сутолоке дняЗаступница ДесанкаОсвободит меняОт сроков и зароков,Предлогов на подлог,От будущих пророковСегодняшних тревог.И тенью в день, за снамиИсчезнет не спешаПрикрытая усамиУсмешка усташа.И ты в свои тетрадиПоэзию зови,Помилованья радиПо принципу
Изету Сарайличу
Излетом птиц из летаНе кончится июль.Тоска в глазах Изета,Как абсолютный нуль.В кюветах придорожныхОпавшая листва.И одинок художникПод деревом родства.Из тьмы времен, из светаИдет его стезя.И из судьбы ИзетаИзъять любовь нельзя.Под знаком зодиакаСлепая ночь черна,И каждая собакаСвоим зубам верна.Ломает смету лето,И рушится уют.И соловьи рассветаНа дереве поют.
Мире Олечкович
Я окружил себя стеною,Мне не найти проход в стене.Все ниспровергнутое мноюТеперь на плечи давит мне.Несу свой груз любви и фальши,И застит зренье пелена.Иду в упор к стене, но дальшеОтодвигается стена.Мне надо выбраться из круга,Переступить проклятый круг.За гранью страха и испугаУвидеть вольной воли лугИ вдруг понять: что там не ново,Что он на замкнутый похож.В нем тот же строй, и то же слово,И так же слово точит ложь,И так же оживает слово,И дождик пестует траву.А круг смыкается, и сноваЯ страстью вырваться живу.
Валентина Творогова
В ожидании самолёта
В прозрачном кубе аэровокзалаГул самолётный бился о стекло.И где-то рядом женщина сказала:— Народ собрался. Что произошло!Пусть людям любопытство их простится.Но в шумном зале, в аэропорту,Огромный беркут — сказочная птица! —Смотрел на улетающие «Ту».Как будто взял и сопоставил кто-то(Так хронику монтируют в кино)Две мудрости, два мира, два полета.И только небо было им одно.А беркут крылья вскидывал усталоИ небо к самолётам ревновал.И в неуклюжих птицах из металлаСвоих собратьев он не признавал.Косился он орлиным желтым окомНа крылья неожиданной родниИ ждал с недоуменьем и упреком:— Ну что же ты, хозяин, объясни!А тот сидел, скуластый и раскосый,И, мудро презирая суету,В ответ на восклицанья и расспросыСпокойно трубку подносил ко рту,И сквозь толпу смотрел невозмутимо,И видел все, не видя ничего,И вспоминал, прищурившись от дыма,Как сладок дым над юртою его.