Выбрать главу
Памяти Нади Рушевой
Как недолгий, но яркий фонарик,Как зимою дыханье тепла,Эта девочка — грустный очкарик —Между нами однажды прошла.Каждый штрих, словно ласточка детства,Все по-пушкински — сразу ясней…А потом с перехваченным сердцемЯ смотрел кинокадры о ней.…Вот улыбка… Знакомые строфы…Но я прутик забыть не могу.Выводивший курчавый профильНа веселом лицейском снегу.
В апреле
Апрельский город хорошеет,И в нем, как давняя беда,Быкам Дворцового по шеюВстает лиловая вода.И город в дымке акварельной —Не серый и не голубой —Плывет куда-то по апрелю,Сливаясь с небом и водой.Иду апрельскою прохладойЯ мимо Клодтовых коней,Сливаясь с Невским, с Ленинградом,Сливаясь с Родиной моей. ↓

РИНА САНИНА

Молчанье Вечного огня.Мне вечно славить эту дату —Тогда, в победном сорок пятом,Спасли от гибели меня.Не помогло бы ничего:Ни детские мои косицы,Ни длинные мои ресницы,Ни то, что пять лишь лет всего.Брела бы с узелком в рукеВ толпе, растерянной и бледной,И на фашистском сапоге—Мой удивленный взгляд последний…А землю сотрясают войныУже который год подряд…О, как хочу я быть достойнаПогибших за менясолдат.
*
Горести мои переживая,Бродит ночь чуть слышно, не дыша.Маленькая, слабая, живая,Я в огромный этот мир пришла.Ветер надо мной качает сосны,По ночам гудит транзистор мой.Мир не безмятежен, в нем не просто.Мир объят тревогою и тьмой.Закрываюсь я в своей квартире,Ухожу в далекие края.Я ищу опору в этом мире.Ищет мир спасенья у меня.

ВЛАДИМИР КОЧЕТОВ

В лиловой осиновой чаще.Где воздух прозрачен и чист,Я пробовал на зуб горчащийИ жесткий осиновый лист.О Родина, в рощице где-тоВместило и горечь твоюИ бодрую свежесть рассветаТревожное слово «люблю»…
В подмосковной роще
Мы с девочкой в роще гуляли.Ей было четырнадцать лет.В траве шелестели сандалииИ переплетали мой след.Веселые желтые пятнаСверкали на темной листве,И дятел, одетый нарядно,Стучал на сосновом стволе.Как вдруг в этом ясном покоеУ самой, казалось, землиУслышали пенье такое.Что тихо на зов побрели.И замерли—в зыбком туманеФанерный скупой обелискУвидели вдруг на полянеИ грустный услышали свист.Мы вздрогнули. За руку крепкоОна ухватила меня.Цвела на могиле сурепкаВ сиянье обычного дня.На звездочке птичка сидела,Невзрачная очень на вид,Но как она… как она пелаНад тем, кто в могиле зарыт!..В неярком сквозном перелескеСлова на дощечке простойПрочли мы: «Сержант Ковалевский,Двадцатый — сорок второй».И девочка вдруг задрожала,Тревожно прижалась ко мне,Как будто она горевала.Как будто однажды и мнеСурепки желтеющим дымомИз глины пробиться к живымИ быть безвозвратно любимым,Бессмертным солдатом твоим.
*
Охрани меня, удача,От безрадостных забот.От непрошеных подачек,Незаслуженных щедрот.От опеки неизбежной.Бестолковой суеты,От растраты дней небрежной,От сердечной пустоты,От холодного презреньяК людям добрым, к людям злымИ от ложного прозренья,Что в душе подчас храним.
*
Люблю бродить в вечерней тишинеПо улицам пустым, как коридоры,Чтоб были ясно различимы мнеДалекие таинственные хоры:Гудки машин и гул людской толпы;Чтоб мог, сосредоточась, угадать я,Где там, среди нее, мелькаешь ты,Какое у тебя сегодня платье,И как молчишь, и говоришь о чем.Цветы себе какие покупаешь,Как пожимаешь на вопрос плечомИ вслух афиши старые читаешь…Коротко об авторах этих стихов.

М. ДАХИЕ 32 года. Он инженер, работает в Ленинградском оптико-механическом объединении.

Р. САНИНА живет в Свердловске. Преподает английский язык, работает корреспондентом радио и телевидения.

В. КОЧЕТОВУ 21 год. Он — студент Дагестанского госуниверситета.

СЕРГЕЙ ЛУЦКИЙ

ЯСНАЯ ЖИЗНЬ

новелла

Автору — 27 лет. Студент Литинститута. После окончания техникума служил в армии, работал на заводе.

Рисунок Татьяны ИВАНШИНОЙ.

Село, в которое ехала работать Маша, находилось в балке, а вокруг и далеко за ним лежали возделанные поля, яркие, сочные и безлюдные. Маше казалось, что село, такое маленькое, почти затерявшееся в полях, должно временами расширяться, растекаться, как убежавшее тесто, по этим полям, а временами сжиматься, и тогда из-под него появятся эти ухоженные, аккуратные нивы.

Так казалось Маше, девочке, выросшей в городе, девушке, верящей в чудеса.

В чудеса она верила с детства, ещё с тех времен, когда думала, что Дед Мороз есть на самом деле и выходит из зеркала в девчачьем умывальнике. Маша говорила об этом своим детдомовским подружкам, а те не верили, те смеялись и говорили, что это никакой не Дед Мороз, а баянист Коля, только с приклеенной бородой и усами. В детдомовской столовой висела большая картина, на которой было много бойцов, по краям, в лесу, виднелись остановившиеся танки, а в середине сидел Василий Теркин и интересное что-то рассказывал. Маша знала, что вот так же где-то в зеркале сидит Дед Мороз, только он один, но лицо у него такое же весёлое, и он почему-то обязательно переобувается.

С тех пор прошло много лет. По окончании культпросветучилища Маша получила направление в библиотеку одного из сел на Подолье. Детские представления о том, где живет Дед Мороз, остались только в памяти и иногда приходили на ум, но Маша не смеялась. Она относилась с сочувствием к себе, маленькой.

При въезде в село стоял щит, вкопанный двумя узловатыми деревянными ножками в землю, а на транспаранте по выгоревшему красному фону белыми крупными буквами было написано: «А видел ли ты, как всходит солнце?» Маша улыбнулась доброй улыбкой, прочтя эти слова, и что-то радостное и светлое утвердилось в её душе, которая и раньше-то была безоблачна.

Библиотекарша, на место которой приехала Маша в это украинское село, была немолода и на штапельном платье носила колодку боевых наград. Маша узнала, что библиотекарша уезжает на Север к своему мужу, который вообще-то местный, сельский, а поехал туда на заработки, да так и остался там.

Библиотекарша с мужем появилась в селе после войны, на которой оба они потеряли первые свои семьи. Сначала односельчане посмеивались над приезжей женщиной. Первое, что спросила она по прибытии в село: «А где же ваши трёхэтажные дома?», — и муж, не лишившийся чувства юмора, несмотря на пережитое, ответил: «Пол — первый этаж, лрипечек — второй, а печь — третий». (Ещё ухаживая за ней, муж весело врал, что в селе у него трёхэтажный дом.) С уважением и даже робостью поглядывала Маша на колодку боевых наград и принимала книги.

Когда наконец весь процесс сдачи-приемки завершился и Маша осталась в библиотеке одна, она села за свой стол, расслабленно опустила на него руки и сказала медленно и раздельно, для себя: «Ну вот я и дома…»