— Вы же пишете наш разговор, — с горечью напомнил писатель. — А я тоже надеюсь все-таки отсюда выйти. Но любое мое слово может быть обращено против меня, а я и так наговорил тут с три короба.
— Тогда давайте сделаем небольшой перерыв, — мягко предложил Воротынов.
Писатель смерил его долгим взглядом и покачал головой.
— Ну, уж нет, — возразил он. — Могу передумать. А раз уж я решился, давайте я расскажу вам всё, как было, а вы уж потом сами решайте, что со мною делать. Только, пожалуйста, не приписывайте мне антисоветчину, я расскажу лишь только то, что видел своими глазами.
И Воронов продолжил свое повествование.
Выйдя из магазина, он в скором времени все же увидел тогдашние деньги. Неподалеку от магазина «Технопарк» был маленький стихийный базарчик, где сидели в основном бабушки, предлагая прохожим аккуратные букетики первоцветов. Пройдя мимо одной из них, Воронов увидел, как проходящая молодая парочка, по виду студенты, купила один такой сине-белый букетик. Парень протянул продавщице денежную купюру, и пока та давала сдачу, достав деньги из полиэтиленового пакетика, Воронов разглядел номиналы купюр. Студент дал пятисотку, а бабуля отсчитала ему четыре сотенные. Воронов разглядел в ее «кубышке» и кое-какую желтую и серебряную мелочь; очевидно, это была разменная монета.
Значит, всё дело в соотношениях, решил он и немного приободрился. Если простой и скромный букетик подснежников тут стоит целую зарплату инженера в реальном времени писателя двадцатого столетия, значит, жители этого времени зарабатывают десятки тысяч рублей. Во всяком случае, на одну месячную зарплату тут вполне можно было купить планшет с большим экраном. Этот прибор теперь уже не шел из писательской головы, став для Воронова навязчивой идеей. Оставалось только придумать, как и на что его приобрести, а затем доставить обратно, в свое время. О том, что на сей раз всё может пойти иначе, чем в прошлые переходы, и он может остаться навсегда в XXI веке, Воронову даже в голову не приходило.
Поэтому когда под вечер, набродившись по городу будущего, полный невероятных впечатлений и голодный как волк, Владлен Борисович Воронов вдруг неожиданно для себя очутился в собственной квартире, он даже почти не испугался.
Он снова был дома, в привычной обстановке и в своем времени, а в прихожей отчаянно трезвонил телефон. Как и ожидалось, это названивали из издательства, раздосадованные тем, что днем он не явился на встречу с читателями и потом не отвечал на телефонные звонки. Извинившись, Владлен Борисович сказался больным, быстро договорился о переносе читательской конференции на другой день и отправился на кухню утолить, наконец, сильный голод и мучительную жажду. В холодильнике имелось для этого все необходимое, и уже полчаса спустя Воронов восседал на диване с бутылочкой холодного «жигулевского», предаваясь радужным мечтам о будущем.
Однако первым делом он постарался тщательно вспомнить весь сегодняшний день до «перехода». Воронов пытался понять, не было ли там какой-нибудь приметы или зацепочки, по которой можно было бы судить о скором приближении его перемещения во времени. Это могла быть встреча с кем-то, неожиданная весточка, внезапный приступ головокружения или другое недомогание. Однако ничего такого с ним с утра не приключилось и, отметя всякие мелочи и несущественные детали, методом исключения Владлен Борисович оставил в списке возможных причин только сон, который снился ему накануне. Примечательно, что в нем не было никакого конкретного сюжета, или же воспоминания о нем поутру испарились, как это чаще всего и бывает. Но у Воронова остались в памяти ощущения тревоги и неясного дискомфорта на душе, которые он испытывал в первые минуты после пробуждения. Тогда он принял их за легкое волнение перед предстоящей встречей с читателями. Но теперь Воронов думал совершенно иначе.
И еще он клял себя за то, что не захватил из XXI века хоть какое-нибудь свидетельство реальности своего перемещения. Мог хотя бы сорвать со столба рекламное объявление с неведомыми словами «макияж», «пирсинг», «татуаж» или совсем уж невероятной фразой «быстро обналичим средства», за которую в его семидесятые годы легко можно было загреметь по очень неприятным статьям Уголовного кодекса.