Пока была жива Ольгина мама, Иноземцевы дважды оставляли годовалого сына ей. Но затем она покинула мир иной, и супруги-геологи ненадолго оставили двухлетнего ребенка на попечение сестры Ольги, незамужней Татьяны. Эксперимент удался, малыш чувствовал себя прекрасно, и в этом была немалая заслуга тети Вали, мамы Николая, с которым Татьяна надеялась в скором времени связать свою судьбу.
И когда Иноземцевым пришло очередное назначение, и настало время снова собирать рюкзаки, на сей раз в далекие ханты-мансийские края, Татьяна вновь согласилась принять малыша на время экспедиции его родителей, а тетя Валя ее горячо поддержала. Перед отъездом Ольга весь вечер играла с сыном, а перед сном — они с Павлом отправлялись на вокзал рано утром — крепко обняла малыша, даже не подозревая, что видит его в последний раз.
Теперь же, всё обстоятельно взвесив и, как она надеялась, просчитав в уме, Ольга вызвала сестру на телефонные переговоры. Она не хотела свалиться ей как снег на голову, а решила заранее предупредить, что она жива, что она возвратилась, и что теперь уже окончательно заберет сына. Во многом из-за него Ольга и не помчалась сразу в город, где жили Татьяна, Николай и ее маленький Сашенька. Шел 1980−1 год, и мальчик уже, наверное, превратился в парня — все-таки семнадцать лет не шутка, возраст совершеннолетия для мужчины. Ольга хотела предварительно поговорить с сестрой, прекрасно понимая, что за годы ее отсутствия в семье Татьяны уже давно сочли ее погибшей и навсегда вычеркнули из жизни. Иноземцева не хотела никому причинить боли, не считала возможным рвать по-живому, забирая сына из приютившей его семьи, и всей душою хотела решить это дело как-то по-человечески.
Наконец, настал день и час их разговора, пусть и телефонного, и Ольга с радостью убедилась, что с Сашенькой всё обстоит примерно так, как она и надеялась. Мальчик жил в семье как родной; Татьяна с Николаем давно усыновили малыша. Это неприятно кольнуло Ольгино сердце, но она отнеслась к этому с пониманием. Помнил ли сын ее и папу Павлика, в этом несчастная женщина, пропавшая среди живых, вовсе не была уверена.
Тем не менее, говорили они с сестрою тяжело. После первого шока, вызванного известием о возвращении сестры, Татьяна в первую минуту не могла выговорить ни слова. Когда же она обрела дар речи, первым делом сразу заговорила о Саше. И вот тут Ольгу ожидал неприятный сюрприз.
Сестра наотрез отказалась возвратить ей сына. Она твердо стояла на своем, и житейская справедливость, наверное, была в какой-то степени на ее стороне. Спустя столько лет мальчик привык считать Татьяну и ее мужа Николая, за которого она вышла замуж сразу после пропажи Иноземцевых, своими родными мамой и папой, а память о его прежних, настоящих родителях, и без того короткая и отрывочная, быстро стерлась в его сознании.
— Об этом не может быть и речи, — решительно отвергла Татьяна просьбу сестры хотя бы повидаться с мальчиком. — Неужели ты не понимаешь, что это может травмировать его на всю жизнь?
— Я хочу его увидеть. Он мой сын… — тихо проговорила Ольга, чувствуя, как непрошеные слезы начинают застилать ее глаза.
— Нет, нет и еще раз нет, — ответил ей в трубке странный, ставший каким-то чужим такой знакомый ей с самого детства голос сестры. — И прекратим на этом разговор, пожалуйста. Ты, Оленька, еще вполне можешь устроить свою жизнь, а у меня наш Сашенька — единственная надежда. Прощай и прости меня, сестренка.
Потом, шагая домой под холодным ветром, в каком-то ледяном, молчаливом оцепенении пополам с отчаянием, Ольга вспоминала до мельчайших деталей все подробности разговора с сестрой. И все это время до боли в костяшках пальцев сжимала в руке гладкий темно-серый камень с тускло-стеклянными, словно слюдяными прожилками внутри.
Когда она подошла к подъезду, решение было уже принято. Ольга остановилась на крыльце, разжала ладонь и внимательно взглянула на камень.
— Ну, что ж, дружок, вот все само собой и решилось. Надеюсь, Павел меня простит.
И медленно, осторожно, как величайшее сокровище, опустила камень в карман плаща.
— Какое, часом, не скажете? Я бы за это время немного подумал на эту тему.
— Темы пока нет, одни только предположения. Но завтра она вполне может возникнуть. Отбой!
Он положил трубку, а я отправился на вторую попытку организовать себе чайку. Странно, думал я: когда второй раз зазвонил телефон, мне почему-то показалось, что Сотников звонил из одной и той же телефонной будки, что и эта неизвестная молчаливая дама, что только и может, что дышать в трубку. А, может, даже и не из будки, а из одной комнаты. Надо будет его завтра на эту тему подколоть.