В 1985 году советское издательство "Юридическая литература" выпустило книгу "Милитаристы на скамье подсудимых", написанную по материалам хабаровского процесса 1949 года. Перелистывая ее страницы, разглядывая фотографии того времени, я вспоминал свою встречу с главным обвиняемым генералом Ямадой. Нет, не в Хабаровске в 1949-м, а в 1952 году во Владимирской тюрьме, где отбывали заключение высокопоставленные немецкие и японские военные преступники. Впрочем, как удалось узнать спустя много лет от легендарного генерала КГБ Павла Судоплатова, японские и немецкие генералы были в тюрьме не самыми видными заключенными. Павел Анатольевич провел в ней более 10 лет. Главный террорист и диверсант СССР (так его окрестили на Западе) был на самом деле выдающимся советским разведчиком, который верно служил Родине всю свою жизнь, выполнял личные поручения Сталина, а в годы войны был одним из руководителей диверсионной деятельности и партизанской борьбы в немецком тылу. Немалый вклад он внес и в так называемый советский атомный шпионаж в Америке. За заслуги его наградили многими высшими орденами. Однако это не спасло его от тюрьмы. По сфабрикованному обвинению в пособничестве Берии генерала в начале пятидесятых бросили сначала в Лефортово, а затем и во Владимирку. Реабилитация к освобожденному после отбытия срока пришла лишь в 1991 году. Военная прокуратура доказала полную несостоятельность всех обвинений, выдвинутых против Судоплатова.
Владимирская тюрьма являлась местом заключения многих представителей советской элиты. Здесь отбывали срок видные советские разведчики, общественные деятели , академики, сын Сталина Василий. Режим во Владимирке отличался относительной строгостью. Подъем в шесть утра, скудную еду разносили по камерам и передавали через маленькое окошко в тяжелой металлической двери. Днем можно было только сидеть на стуле, привинченном к цементному полу,- лежать на кровати не разрешалось. Во избежание нарушения правил она поднималась к стене и запиралась на замок. Прогулка продолжительностью около сорока пяти минут происходила в присутствии охраны в маленьком дворике, площадью не более 20 метров. Отбой следовал в десять вечера, но свет не тушили всю ночь.
Но у пленных генералов условия казались значительно лучшими. Я видел, что эсэсовцы находились в отличной физической форме. Им разрешалось копаться в земле, разводить цветы в клумбах. Отадзо Ямаде, как и его немецким коллегам, предстояло провести за решеткой 25 лет. Ямада, бывший командующий армией, в отличие от эсэсовцев выглядел вконец сломленным. Бледный, поникший маленький человечек, от одного слова которого еще недавно зависели судьбы полумиллиона японских солдат, часами понуро сидел или лежал в камере на железной койке, застланной видавшим виды солдатским одеялом. Кровать в качестве поблажки не поднимали к стене. От гнетущих мыслей генерала, видимо, не спасало и общество его адъютанта, которого тюремное начальство поселило вместе с ним в камере.
Вечерами, перед тем как лечь спать, Ямада подолгу рассматривал старые пожелтевшие фотографии членов семьи, прикрепленные каким-то чудом над тюремной койкой к сырой стене. Молодая еще жена, в кимоно, маленькие дети. Как они выглядят сейчас? Он не видел их много лет, и вряд ли ему суждено с ними встретиться в этой жизни. Впереди почти четверть века заключения, а ему в советской тюрьме уже стукнуло 70 .
Я спросил генерала, почему вечерами он придерживается этого ритуала. Помолчав немного, он нехотя ответил: "Это часто помогает их видеть во сне, разговаривать с ними". По молодости и атеистическому воспитанию я не поверил в возможность такого. Двадцать лет спустя, когда по представлению КГБ меня вывезли вместе с семьей из Австралии и лишили права работать по специальности, мне стало ясно - не покривил душой тогда в тюрьме престарелый заключенный. В течение пяти лет, пока советская контрразведка не приняла другого решения, мне, как и генералу, с поправкой на ситуацию, снился один и тот же сон каждую ночь: "политическое доверие" возвращено, и я снова работаю как журналист-международник. Психика человека поистине таит еще немало загадок.
В 1952 году Отадзо Ямада навестили в тюрьме члены первой японской парламентской делегации, в числе которых был молодой, энергичный, бывший морской офицер, а ныне политический деятель Ясухиро Накасоне. Оставив нас, сопровождающих, за дверью, гости долго разговаривали с заключенным. О чем? Нам так и не удалось узнать. Видимо, не во всех камерах устанавливалась подслушивающая аппаратура. Вряд ли гости сочли возможным заверить Ямаду в скором досрочном освобождении. Политические отношения побежденной Японии с Москвой представлялись далеко не простыми. Да и человеку вообще не дано предвидеть будущее. Разве можно было тогда представить, что через четыре года, после нормализации японо-советских отношений, осужденный военный преступник вернется на родину, а молодой парламентарий Накасоне займет со временем кресло премьер-министра страны.
...Слава богу, пять лет учебы остаются позади. В синей книжке-дипломе черным по белому значиться: страновед по Японии, референт-переводчик со знанием японского и английского языков. Пройден первый трудный этап московской жизни. Впереди не менее сложная задача - устроиться на работу и, главное, хотя бы временно найти жилье, прописаться в столице. Москва город режимный, власти заставляют иногородних выпускников возвращаться туда, где они проживали до окончания вузов. Но кому в Казани нужен молодой специалист по Японии?
КАК В МОСКВЕ ВЕРБОВАЛИ ИНОСТРАНЦЕВ
На институтской комиссии по распределению молодых специалистов предлагают самые разные варианты. Больше всего везет фронтовикам и членам КПСС. Для них, несмотря на тройки по языку, открыта дорога в Международный отдел ЦК КПСС, КГБ, МИД. Для остальных выбор меньше - радио, аспирантура, библиотеки и даже средние школы, где, забыв чему учился пять лет, предстоит преподавать английский язык. Мной заинтересовалась правительственная газета "Известия". Неужели суждено стать журналистом? После встречи с заведующим кадрами газеты от предложения пришлось отказаться - редакция не обеспечивала жильем. Не устроили и неизбежные ночные бдения в газете, когда одни журналисты вместе с метранпажами верстали в цеху номер, другие выискивали опечатки, бегали с пахнущими типографской краской газетными полосами по редакторским кабинетам. И за все это заработная плата в 900 рублей - немногим больше стипендии в институте. Кто мог знать, что мне все же через 12 лет суждено вернуться в "Известия" и поехать корреспондентом в Японию?
Второе предложение последовало по телефону из отдела кадров Генерального штаба Советской Армии. Оно считалось почетным. Война закончилась недавно, и авторитет Вооруженных Сил еще далеко не померк. Мне сообщили номер телефона и дали на раздумье несколько дней. Видимо, сработала студенческая практика в лагере. Специальное обучение, работа в военной разведке, с каждым положенным сроком новые звезды на погонах - все это рисовалось заманчивой перспективой. Победил все-таки здравый смысл. Ну какой из меня разведчик?! Кинофильмы, книги говорили, что это люди особого склада, герои. Смогу ли я стать таким же? Пожалуй, нет. Только подведу и тех, кто в меня поверил, и, конечно же, самого себя. Выгонят, уволят из армии. Опыт ряда моих институтских учителей показывал - незавидная это перспектива! Через неделю я позвонил и отказался от предложения кадровиков.
Тут уж институтская комиссия, как говорится, умыла руки. Действуй сам! Пришлось побегать по многим ведомствам и учреждениям. Безрезультатно, никто не хотел принимать на работу иногороднего, да еще без знакомств, телефонных рекомендаций и жилья. Но в конце концов счастье улыбнулось. Воистину, как звучали слова популярной песни, "кто ищет, тот всегда найдет"! Взяли в Международный отдел ВЦСПС - штаб-квартиру всех советских профсоюзов. Руководство отдела поручило работу, большей частью не связанную с Японией и моей специальностью,- наладить выпуск еженедельного радиожурнала "Говорят советские профсоюзы". Его предстоит передавать на основных языках мира на зарубежные страны. Задача - пропагандировать преимущества и социальные достижения советской системы и, конечно, заботу профсоюзов о человеке труда.