– С тобой приехали люди. Они останутся у нас?
– Да, только не говори так громко. Хозяин конака не должен знать, что сюда прибыли эти люди. Поэтому, прежде всего, отведи лошадей в загон.
Здесь имелся лишь невысокий загон для овец; заглянув в него, я ударился головой о потолок. Мой вороной отказался заходить сюда. Запах овец был противен ему; только лаской и уговорами я завел его внутрь. После этого мы направились в комнату, или, скорее, в то, что звалось комнатой, ведь единственное большое помещение, имевшееся в доме, было разделено на несколько частей ширмами, сплетенными из ивы. Любую из этих комнатушек можно было без труда уменьшить или увеличить, передвинув ширмы.
Дома оставались лишь мать, отец и сын. Работники находились в загоне для овец, а служанки не было.
Исрад назвал наши имена и рассказал, что мы спасли его сестру. Поэтому нас ожидал очень теплый прием. Хозяйский сын направился в загон, чтобы дать нашим лошадям воды и лучшего корма, а его родители собрали все, что было дома, чтобы устроить в нашу честь праздничный обед.
Конечно, сперва беседа вертелась вокруг того, что больше всего интересовало их – мы говорили о спасении их снохи. Потом мы коснулись цели нашей поездки, и я узнал, что люди, интересовавшие нас, уже прибыли в конак.
Я рассказал вкратце, почему мы их преследовали; хозяева сильно удивились.
– Неужели есть на свете такие люди? – вскрикнула старуха, всплеснув руками. – Это же ужасно!
– Да, это ужасно, – кивнул ее муж, – но стоит ли удивляться этому? Ведь они – приспешники Жута! Если бы кто-нибудь расправился с этим мучителем народа, всей стране полагалось бы стать на колени и возносить хвалы Господу.
– Ты, может, получше нашего знаешь о Жуте? – спросил я его.
– Я знаю не больше тебя и других. Если бы известно было, где он живет, его бы сразу нашли и с ним было бы все кончено.
– Это еще надвое сказано. Уверен, что власти с ним в сговоре. А ты не знаешь, где лежит Каранирван-хане?
– Такого названия я не знаю.
– И ты также не знаешь человека, которого зовут Кара-Нирван?
– Совсем не знаю.
– А ты не знаешь перса, который торгует лошадьми?
– Знаю. Но только люди зовут его Кара-Аджеми. Что у тебя с ним?
– Подозреваю, что он и есть Жут.
– Что? Этот перс?
– Опиши-ка мне его!
– Он выше и крепче тебя, сущий исполин. Еще он носит черную окладистую бороду, которая свешивается ему на грудь.
– Давно он живет в здешних краях?
– Не знаю точно. Прошло, пожалуй лет десять, с тех пор как я впервые его увидал.
– И столько же лет, наверное, здесь говорят о Жуте?
Он удивленно глянул на меня, подался немного вперед и ответил:
– Да, так оно и есть.
– Как держится этот барышник[1]?
– Он ведет себя чересчур надменно, но такое бывает со всеми богачами. Он всегда вооружен до зубов, да и вообще считают, что с ним лучше не шутить.
– Так он готов расправиться с обидчиком?
– Да, у него наготове кулак, а то и пистолет. Рассказывают, что уже несколько человек, оскорбивших его, не могли более и рта раскрыть, ибо мертвые не говорят. А вот о разбое и кражах я ничего не слыхивал.
– Это описание точь-в-точь подходит к его портрету, который я бегло обрисовал. Ты часом не знаешь, не водит ли он дружбу с одним углежогом по имени Шарка?
– Об этом я ничего не знаю. А с углежогом ты тоже будешь иметь дело?
– Пока нет, но думаю, что встречусь с ним. Эти пятеро едут к нему. Его пристанище, стало быть, им известно. Может, и ты знаешь, где он живет?
– Я знаю только, что он поселился в какой-то пещере. Это по ту сторону Глоговика, в глухом лесу.
– Ты его видел?
– Только мельком.
– Время от времени он наверняка выбирается из леса, чтобы продать свой уголь, или подыскивает людей для этой работенки.
– Сам он не торгует углем. Там, в горах, живет один человек, который этим занимается. У него есть телега; вот на ней он и развозит по округе уголь и бочки с сажей.
– Что это за человек?
– Мрачный, молчаливый тип; с такими людьми лучше не связываться – пусть идут своей дорогой.
– Гм! Быть может, мне придется его разыскать, чтобы узнать от него о пещере углежога.
– Я мог бы дать тебе в проводники слугу; он доведет тебя хоть до Глоговика. Дальше он не знает дорогу.
– Хорошо, мы рады принять его помощь. Твой сын рассказывал мне, что углежога подозревают в убийствах.
– Тут не одно лишь подозрение. Это знают наверняка, пусть и нет свидетелей, которые могли бы его изобличить. Он якшается даже с аладжи; солдаты искали их у него, да вернулись несолоно хлебавши.
– Да, твой сын говорил об этом. Он видел сегодня этих разбойников.
– Пегих? В самом деле? Мне часто хотелось хоть раз повидать их – да так, чтобы не дрожать от страха при этой встрече.
– Такой случай тебе как раз и представился.
– Когда же это было?
– Сегодня. Разве ты не видел среди приехавших сюда всадников двоих, сидевших на пегих лошадях?
– Батюшки светы! Значит, они здесь, в конаке у моего соседа! Беда стучится к нам в ворота!
– Тебе нечего сегодня бояться их; мы же здесь. Как только они узнают, что мы остановились у тебя, так сразу дадут тягу. Впрочем, ты можешь их увидеть, если тайком прокрадешься туда. Узнай-ка, нельзя ли подслушать, о чем они говорят.
Он вышел, а во время его отсутствия мы занялись ужином. Через каких-то полчаса он вернулся и сообщил, что видел их.
– Но их только четверо, – сказал он. – Раненого с ними нет. Они сидят возле спальни соседа. Я обошел весь дом и осмотрел все ставни, пытаясь найти хоть щелочку. Наконец, я нашел ставень, в котором виднелась дырка. Я заглянул и увидел, что они сидят рядом с хозяином, а перед ними стоит кувшин с ракией.
– Они разговаривали?
– Да, но не о вашем деле.
– А нельзя ли их было бы подслушать? Можно ли понять, о чем они говорят, когда стоишь снаружи у ставня.
– Я мог расслышать лишь отдельные слова. Чтобы подслушать их разговор, надо проникнуть в спальню; ставень открыт.
Он описал расположение этой комнаты и ее обстановку, и я понял, что пробраться туда было бы слишком опасно; к тому же в спальне наверняка лежал Мубарек.
– Нет, откажемся от этой затеи, – сказал я. – Сначала мне самому надо побывать там, чтобы оценить положение дел.
Таким образом, я посчитал это дело решенным. Пока мы разговаривали, Халеф встал, чтобы выйти на улицу.
– Я надеюсь, ты не вздумал туда пробраться, – крикнул я ему вслед. – Я тебе запрещаю это строжайшим образом!
Он только кивнул и вышел. Я не успокоился и попросил Омара украдкой следовать за ним. Вскоре тот вернулся и сообщил, что маленький хаджи направился в конюшню, чтобы, наверное, убедиться в том, что лошади, и особенно мой вороной, не испытывают ни в чем недостатка. Это меня успокоило. Минула четверть часа, еще четверть часа, и поскольку Халеф так и не вернулся, я снова встревожился. Когда я заговорил о своих опасениях, наш хозяин вышел, чтобы разыскать его. Вернулся он с пустыми руками не найдя нигде Халефа.
– Так я и думал; он сделал глупость и теперь наверняка в беде. Оско, Омар, возьмите ваши ружья – мы пойдем к конаку. Готов спорить, что Халеф набрался дерзости и проник в спальню.
Я взял с собой лишь карабин; этого было более чем достаточно, чтобы удержать в руках всю компанию. Снаружи было ни зги не видать. Пастух служил нам проводником. Поскольку я боялся за свою ногу, мы очень медленно шли по берегу реки, пока перед нами не вырос конак в виде некой темной махины; он лежал в полусотне шагов от реки.
Мы подкрались к фасаду дома, где все окна были закрыты; потом завернули за угол, где имелись хлева. Там росли молодые сосенки; их нижние ветви касались земли. Между деревцами и домом был небольшой просвет; мы едва там протиснулись.
Оттуда пастух повел нас к задней части дома; мы прокрались вдоль нее. Никаких следов Халефа не было видно, и все же я был уверен, что он находится сейчас в доме; его схватили люди, за которыми он пытался шпионить.