Шесть больших венецианских окон смотрели на кормовую раковину, два других, прорезанных в бортах, вглядывались в тёмные воды Финского залива. Стены каюты украшала резьба, потолок кровоточил ярко-красным дамастом, пол устилал расшитый золотом ковёр.
Пётр Фёдорович сидел на краю дивана, обшитого бахромой, покрытого белым дамастом с позументами. Монарх выглядел немного лучше, вырванный у ночи кусочек пошёл ему на пользу. Над головой государя раскачивался фонарь.
— Я жду вашего совета, друг мой. Что нам делать?
Миних бегло глянул на заплаканных дам — сомнительное украшение каюты, наряду с многочисленными зеркалами, мраморным камином, красным деревом, палисандром и литой бронзой.
— Забудьте об Ораниенбауме. Надобно плыть в Ревель к тамошнему флоту, мой государь, — ответил фельдмаршал. — В Ревеле мы сядем на военный корабль и уйдём в Пруссию, в Кёнигсберг, где находится армия Фермора. Имея восемьдесят тысяч солдат, мы вернёмся в Россию.
Миних глянул на императора, тот молча ждал. «Большой ребёнок, — подумал граф. — Ждёт, когда за него решат взрослые. Большой ребёнок, который подарил мне свободу, и которого я должен спасти».
— Мы вернёмся в Россию, и, даю вам слово, не пройдёт и шести недель, как я освобожу для вас престол. Верну державу вашей милости. Что скажете, государь? — Гордый подбородок Миниха смотрел в бортовое окно.
Пётр III мелко тряс головой, глаза полузакрыты, рот приоткрыт. Фельдмаршал тяжело вздохнул: кажется, он поспешил в благоприятной оценке здравия императора.
— В Ревель? — послышался женский шёпот. Усилился, перешёл в гул.
— Невозможно! — закричали дамы. — Матросы не в силах грести до Ревеля!
— Вёсла донесут их до Гребецкой слободы20!
— Боже, что с нами будет?
Миних распрямил плечи.
— Что ж, — возразил граф. — Мы поможем гребцам! Все примемся за вёсла!
— Вот уж нет! — запищала графиня Воронцова. — Это немыслимо!
Каюту затопили бурные протесты. Графиня Брюс плакала в голос. С переборки на переборку перепрыгивали тени высоких причёсок.
Захлебнувшись в женском визге, император дёрнулся, глотнул воздуха и, вздрагивая всем телом, попытался встать с дивана. Не получилось.
— Орнб…
Все замолчали.
— Оранб… — снова попробовал Пётр Фёдорович, и только с третьей попытки смог: — Ораниенбаум… мы плывём в Ораниенбаум…
Так решил государь.
Миних поклонился большому ребёнку и покинул каюту под звук хлопающих ладошек.
«Всё кончено», — подумал фельдмаршал в дверях.
* * *
Гвардии Екатерины Алексеевны без боя заняли Петергоф.
Яхта Петра Фёдоровича пристала к берегу Ораниенбаума, где императора ждали отошедшие голштинские войска.
Силой женского убеждения фаворитки своей Воронцовой и бессилием постигшего положения Пётр III отказался от побега в Польшу. По приказу царя распустили войска. Миних с негодованием смотрел, как со стен и высот снимают пушки — ослепляют позиции. Как уходят голштинцы.
— Неужто вы не желаете умереть как истинный император перед своими солдатами? — гневно сказал Миних.
— Я уж не император, — устало ответил Пётр Фёдорович, снимая шляпу.
Старый граф тенью навис над своим жалким избавителем.
— Возьмите в руки не шпагу, а распятие, ежели страшитесь сабельного удара. Враги не посмеют ударить вас, а я поведу войска! — воскликнул фельдмаршал во вдохновении и ярости. Горячность его к битвам не охладела с годами. — Я буду командовать в сражении!
— Нет, фельдмаршал. Слишком поздно.
— Для войны никогда не поздно. Даже когда всё кончено — никогда не поздно умереть с честью!
— Нет. Я не хочу кровопролития. Здесь много женщин и детей.
И тогда Миних отступил от человека, раздавленного грузом нелюбимой империи.
Свергнутый государь обратился к предавшей его супруге с отречением от престола и просьбой о беспрепятственном отъезде в герцогство Голштинское. В Петергоф к Екатерине Алексеевне был послан генерал-майор Измайлов, который, передав бумаги, немедля присягнул Екатерине II на верность и отправился в Ораниенбаум верноподданным императрицы, с первым поручением.
Измайлов привёз Петру Фёдоровичу новый текст отречения, который надлежало подписать без малейших изменений. Бывший монарх переписал отречение собственной рукой, а затем подписал «в удостоверение перед Богом и всею вселенною».
Вместе с Измайловым в Ораниенбаум вошёл отряд под командованием генерала-поручика Суворова. Пленных солдат и унтер-офицеров разделили на две части. Уроженцев России привели к присяге, а голштинцев конвоировали в бастионы Кронштадта. Офицеров и генералов освободили под честное слово, оправив на их квартиры.
20
Место вокруг церкви Святого Иоанна Предтечи, где расположены могилы с фамилиями матросов гребецкой команды.