– Умолкни, – прошипел Алексей, жестом изображая закрывающийся рот, и вновь принялся отрабатывать новые удары.
Владимир усмехнулся и поглядел на Шорин. Она затуманенным взглядом наблюдала за братьями.
– Случилось чего, Львица? – загромыхал его тихий голос.
– Что? – не поняла девушка.
– Не так с тобой сегодня чего-то, сама не своя. Опять дела семейные гложут?
Шорин задумалась ненадолго, затем нахмурила густые брови, так что глаза её стали ещё темнее из-за тени.
– Это всё отец и Архелл, ничего нового, – она замолчала, перекатился желвак. – Ещё один спор, и отец лишит Лоцена имени. Может, даже изгонит из города, и тогда… Я не знаю, как быть дальше, не понимаю. Лоцен не может терпеть отца с Археллом вечно, он обязательно оступится. Без имени он не сможет зарабатывать и умрёт на улице от голода, но он не может терпеть их. И я не могу.
– Боишься лишится имени?
– Боюсь, конечно, кто бы не боялся? Но больше всего мне страшно даже подумать, что будет с Артуром: они же его заклюют. Отыгрываться будет больше не на ком, останется только он и Виан. И мы… я не смогу ему помочь.
Владимир тяжело вздохнул. Пёстрый петух мелкими чёрными глазками поглядел на ворошей и закукарекал, куры закудахтали. Особенно величественной была статная фигура Вранской Львицы среди смрада и грязи. Её не обычные для Доррисэля черты лица, характерные скорее для Золии или даже Толя, смуглая кожа, но при этом тёмные моровские глаза придавали ей ту живость, какую трудно было встретить во всём Мире.
– Мы тебе не советники, Львица, – сказал негромко Владимир, и Шорин в недоумении посмотрела на него. – Что делать дальше, решай сама. Коли сейчас не сумеешь с этим сладить, так в другой раз никто и не поможет.
– Хорошая ты баба, Львица, – Алексей рукой дотронулся до её плеча. – Сильная, потому и справишься. Не женись я два года назад, может, чего и вышло бы, – он заметил осуждающий взгляд брата и виновато улыбнулся, хотя Шорин знала, что Алексей совсем не сожалел.
– Настасью пожалей, – проскрежетал Владимир, оставаясь в своём неизменном положении.
В ответ Алексей только отмахнулся. Он отряхнул и без того чистый лёгкий доспех и продолжил тренироваться. Шорин пристально разглядывала каждого из ворошей, и она, помня каждый момент, проведённый с ними, невольно тепло улыбнулась.
– Научишь меня такому приёму?
Алексей жестом указал на свободный меч, неуклюже изображая обходительного дворянина. Его улыбка, по-дикарски благородная и обаятельная своей хитростью, сводила с ума многих женщин, но Шорин всегда была равнодушна к этому.
Крупные капли дождя, разбивавшиеся о мутное стекло, многолетнюю грязь на котором уже нельзя было вычистить никакими средствами, раздражали и без того чувствительное пьяное тело. Они и жуткая головная боль мешали Лоцену работать, но он упорно продолжал писать портрет, почти готовый на продажу. С полотна на него серыми тусклыми глазками глядела светловолосая девушка, милая лицом и душой. «И как её угораздило? Неужели правда нравится такая работа?» – подумал Лоцен, но тут же отбросил такие мысли прочь, вновь сосредоточившись на работе. Свет от молний мимолётно разлетался по комнате, чтобы так же мимолётно исчезнуть.
Часы тянулись друг за другом невыносимо медленно. Луна, такая же бледная, как и солнце, касалась своим светом почти всего в снятой комнате лорда Мора. Лоцен сделал несколько небрежных мазков, присмотрелся и, скривившись, сплюнул.
– Ну и дрянь, за что мне только платят? – проскрежетал он, убирая краски и кисти и изредка раздражённо поглядывая на портрет. – Лучше бы согласился уехать тогда, хоть бы рисовать научился, боги… Да уж, Лоцен, – начал он пародировать отца, – картины пишут, а ты именно что рисуешь, хотя нет, не рисуешь, ты скорее малюешь… – юноша усмехнулся и устало коснулся лба. – Так бы и говорил, если б знал, старый чёрт.
В дверь тихо постучали, и Лоцен, буркнув под нос что-то, накрыл портрет тканью. Он нетвёрдой, шаркающей походкой дошёл до двери, как стук повторился, но уже увереннее и громче. Рукой пытаясь привести в порядок лицо, на котором отражалась вся усталость пьяного художника, Лоцен открыл дверь. В полутьме сверкнули льдинки глаз, всегда внимательно глядевшие из-под рыже-розовой маски. На чёрных губах красовалась фальшивой полоской улыбка, бледная тень самой себя. Синие волосы в своём хаотическом порядке будто твердили, что на улице не льёт дождь, там светит солнце и всегда сухо.
Лоцен несколько долгих секунд смотрел на женщину, она – на него. Молча, не двигаясь, пытаясь не то вспомнить всё, что было, не то запечатлеть момент очередной встречи. Она, уродливая лицом бывшая блудница, и он, вечно пьяный, запутавшийся в собственных чувствах и романах художник.