– Я не помешаю вам, синьор, – почтительно обратилась я к итальянцу. – Но хочу заметить, что это не та девушка.
– Мне чертовски жаль, – сказал блудодей прерывающимся от удовольствия голосом, – очень жаль, мадам… но ее задница… о, какая это уютная задница! – Потом он отлепился от моей служанки и продолжал уже спокойнее:
– Тем не менее извергаться я не буду, надо поберечь силы. – Он аккуратно вытер свой член и добавил: – Давайте лучше поговорим о делах.
Раймонда потихоньку выскользнула из комнаты, мы остались втроем: Корделли, Дюран и я.
– Я не смог дождаться назначенного часа, – объяснил он – и примчался сюда. Мадам Дюран сказала, что вы забавляетесь с девицей, которая предназначена мне. Увидев Раймонду, я почувствовал неодолимое желание и должен сознаться, что теперь уже жалею, что она – не моя жертва. Мадам Дюран сообщила, что это – ваша фаворитка, что вы ни за что не согласитесь расстаться с ней… Но выслушайте меня, мадемуазель, – продолжал искуситель, беря меня за руку. – Я очень щедрый человек и безумно богат: за последние двадцать лет я прибрал к рукам всю прибыль от знаменитой Сенигалийской ярмарки[119], так что несколькими тысячами цехинов больше, несколькими тысячами меньше – это для меня мелочи, когда речь идет о моих страстях. Я не знаю Элизу, но я попробовал Раймонду, и она дьявольски понравилась мне. Я никогда не забирался в такую узенькую и горячую пещерку. Эта девушка будет великолепно выглядеть в минуты отчаяния и горя, короче говоря, это самая лучшая кандидатура для жертвоприношения из всех, кого я когда-либо видел. Поэтому предлагаю следующее: я забираю первую, поскольку мы уже договорились, и заодно покупаю эту. Вас устроит шесть тысяч цехинов за обеих?
– Вряд ли, – ответила я, чувствуя, что алчность, любовь к золоту вытеснили все прочие чувства из моего сердца. – Двадцать тысяч, и вы забираете их двоих.
– Однако, – напомнил мне Корделли, – я уже купил одну за тысячу.
– Считайте, что сделка не состоялась; я продаю их вместе или не продаю совсем, но дешевле не уступлю.
– Я могу только одобрить решение моей подруги, – вставила Дюран, – и меня удивляет, что она так дешево продает столь восхитительные предметы.
– Я обожаю эту девочку, и кому же я отдаю ее? Негодяю, который собирается ее убить!
– Вы правы, – согласился итальянец, – и смерть ее будет жуткой и мучительной, уверяю вас.
– За такое удовольствие надо платить, синьор. Решайтесь скорее, иначе жалость вползет в мое сердце, и вы останетесь ни с чем.
– Да, ваш товар дороговат, мадемуазель, – задумчиво пробормотал торговец, – но черт меня побери! Вы застали меня в тот момент, когда похоть перевешивает разум. Передайте эту бумагу моему доверенному, и он тут же выдаст вам требуемую сумму. А тем временем позвольте взглянуть на другую девушку.
– Мерзавка, – прошептала я своей подруге, – это снова твоя работа. Ты, кажется, вознамерилась лишить меня всего, что у меня есть.
– Виной тому только моя любовь, Жюльетта; но ты никогда не пожалеешь об этом, ибо я заменю тебе целый мир. И она отправилась за деньгами. Я вызвала Элизу.
– Очаровательное создание! – воскликнул распутник, увидев ее. – Неудивительно, что вы запрашиваете такую цену за свой товар.
Он торопливо начал раздевать девушку, и восторгу его не было предела, когда перед ним предстали все ее прелести. Он решил, что такой изящный, будто отлитый гениальным скульптором зад требует более тщательного осмотра; он долго и сосредоточенно целовал его, раздвигал ягодицы, щекотал языком отверстие, вставил туда член, потом снова целовал, не в силах оторваться от прекраснейшего предмета.
– Позовите сюда вторую, я хочу сравнить их.
Появилась Раймонда, разделась и предоставила свое тело для осмотра. Вы не представляете, с какой тщательностью происходила эта процедура, в особенности придирчиво были обследованы ягодицы. Пока покупатель был поглощен своим занятием, я взяла в руку его орган и начала медленно поглаживать его; скоро он встрепенулся, отвердел, и Корделли принялся содомировать Элизу, награждая увесистыми шлепками меня и Раймонду.
– По правде говоря, я не могу решить, какая из них лучше, – признался он мне по секрету, – обе они великолепны. И обе будут умирать долго и мучительно.
– Чей зад, по-вашему, лучше? – полюбопытствовала я.
– Конечно, Раймонды, в том нет никакого сомнения, – ответил он, с чувством поцеловав обладательницу предмета, который имел в виду.
– Я хочу сказать, что в ее потрохах теплее и уютнее… А ну-ка, Жюльетта, ложитесь на кровать, – вдруг заявил ненасытный монстр, – я попробую и вашу задницу.
С одной стороны он поставил Элизу, с другой – Раймонду, и, содомируя меня, мял и щипал им ягодицы. Потом неожиданно остановился и с сожалением проговорил:
– Достаточно, иначе я кончу. А нам надо отправляться в дорогу.
Девушки пошли готовиться к поездке.
– Скажите честно, – спросила я, когда осталась наедине с итальянцем, – это моя подруга надоумила вас выбрать Раймонду, не так ли?
– Не буду скрывать, что она очень хочет ее смерти.
– Вот мерзавка! Это от ревности, впрочем, причина достаточно уважительная. Но не беспокойтесь: я решила твердо, и обе эти твари должны претерпеть адские муки. – Говоря эти слова, я как бы невзначай начала ласкать ему член, прижимая его к своей груди и щекоча пальцем анус. – А можно узнать, какую пытку вы для них приготовили?
– Боитесь, что она будет слишком жестокой?
– Если бы я была на вашем месте, их страдания превзошли бы все, что может придумать человеческое воображение.
– Вы восхитительная женщина… Я люблю таких; настоящие женщины всегда более жестоки, чем мужчины, если дают волю всем своим чувствам.
– За этим кроются вполне естественные причины, – заметила я, – их органы устроены гораздо тоньше, а чувствительность их намного выше; бесчувственное существо не может быть жестоким.
– Совершенно верно; к тому же обладая живым воображением, женщина не может удержаться от излишеств и извращений, вот почему в злодействе она заходит дальше, чем мужчина. Случись где-нибудь дуэль, гладиаторские бои или публичная казнь, женщины валом валят поглядеть на это зрелище, и среди зевак вы всегда найдете в десять раз больше женщин, нежели мужчин. Между прочим, – добавил торговец, – многие глупцы, обманутые этим болезненным любопытством, не могут понять, что крайности всегда сходятся, что его источником является врожденная жестокость.