И всё время, всегда: идёшь ли ты в столовую или из неё, непрерывно пела и пела Анна Герман, утром, днём и вечером.
Потом это наконец кончилось и мы уехали в любимую мою деревню, где я, изнемогая от счастья, читал про мистера Пиквика и увидел однажды живого богомола.
То лето было для меня весьма удачным: я научился свистеть, плавать и ездить на велосипеде. Но почему-то до сих пор мне становится невыносимо тоскливо от мелодичного голоса давно умершей певицы Анны Герман.
Ладно, я не жадный. Дарю московскому правительству целых две идеи по проведению всех уже заебавшего марша Альтернативно Ебущихся.
Правительство, разумеется, как обычно поступит по-идиотски, то есть всё запретит и будет потом два года перегавкиваться со «свободной европой».
А запрещать ни в коем случае не нужно. Нужно этот марш разрешить, но, поскольку его проведение обязательно создаст помехи дорожному движению и может вызвать ненужные беспорядки, его следует перенести куда-нибудь за третье транспортное кольцо в тихое место, где нет населённых пунктов и автомагистралей.
По-моему это будет очень красивое и поучительное зрелище: меньшинства в мокрых перьях, бредущие под дождём по пашне где-нибудь в двадцати километрах за городом Чехов.
Вариант второй: разрешить шествие по центральным улицам, но под конвоем автоматчиков с овчарками.
Патриотически настроенным гражданам это будет приятно, поскольку напомнит прохождение пленных немцев по Москве в сорок третьем, а участники шествия будут понимать, что это сделано для их же безопасности.
По окончании шествия участники добровольно отправятся под конвоем на работы по благоустройству и озеленению любимого города: убрать мусор, посадить дерево, вскопать клумбу — пусть цветут все цветы, хули.
Редкостного идиотизма лозунг, кстати: представляю себе крестьянина, который руководствуется этим принципом у себя на огороде.
Cидел я как-то раз на скамейке на каком-то бульваре в городе Хельсинки. На бульваре этом стояла статуя зелёного господина с чайкой на голове. Вид у чайки был такой же неподкупный, как у финского таможенника: видимо она состояла на муниципальной службе и обязана была всё время сидеть на голове зёленого человека, чтобы её фотографировали китайские туристы.
Я не стал обижать чайку и тоже её сфотографировал.
Времени до парома на Стокгольм у меня было ещё дохуя, так что я неспешно выкурил трубку, потом достал из сумки ёршик и стал так же неспешно эту трубку тщательнейшим образом чистить.
Увлёкшись этим приятным делом, я даже не заметил, как надо мной нависли два финляндских гражданина самой строгой наружности. Они указывали пальцами на моё занятие и произносили какие-то грозные речи.
«Чево?» — не понял я. Граждане ещё более строго указали на мою трубку.
А! — сообразил я — это же они решили, что я забиваю косяк! «Итс май пайп, — сказал я им на единственном известном мне зарубежном языке и повертел перед ними трубкой. — Айм клининг май пайп». И показал им грязный ёршик
«О!» — сказали граждане, ничуть не сконфузившись, и тут же удалились, удовлетворив по всей видимости свою гражданскую бдительность к пороку.
Ну а я остался сидеть на скамейке. «Вот же ёб вашу мать! — подумал я. — Нигде нет мне покоя, нигде».
Дальше сидеть на этой скамейке уже не хотелось, да и гулять по городу Хельсинки большого желания тоже не было: город мне показался довольно скучным. Может быть потому, что никто мне не показал какие-нибудь в нём интересные места. А в центре никогда не бывает ничего интересного.
Так что я встал и пошёл в паромный терминал в зал ожидания.
Там какая-то старушка спросила меня русский ли я и, узнав, что русский, попросила посторожить свою кладь. Потом старушка рассказывала мне про дочку в Швеции, про то, что старая уже ездить, а дочка к себе зовёт, внуки там, но ложиться уж лучше в свою землю, да и зять какой-то неприветливый — в общем обычную свою старушечью дребедень.
По залу ходил серьёзного вида человек и второй уже час говорил по мобиле, обещая выебать кого-то в сраку, если бабки сегодня же не упадут на счёт. В углу дремали две толстые женщины с неправдоподобного размера клетчатыми китайскими сумками.