Сентябрь
Всегда, когда мы возвращались в город Целиноград из деревни от тётушки, в городе обязательно шёл дождь. А грязь там в те времена была очень качественная — глинистая, с причмоком.
Мать моя немедленно убегала в школу производить генеральную уборку к первому сентябрю, а я выводил на уже запотевшем окошке пальцем бессмысленные линии и слушал пластинку Аллы (тогда ещё не Борисовны) Пугачёвой про яркое, зелёное, весёлое.
До свидания, ох, до свидания, ой не забудь мои страдания! — эту песнь дед Миша, клюкнувши пару стопок ликёра «голубой дунай» (так он почтительно называл самогон, изготовленный в бане бабой Дуней), исполнял вослед уходящим гостям.
Да. С тех пор я успел превратиться в пожилого и много пьющего тунеядца, дед Миша и баба Дуня давно умерли, царствие им небесное, а Алла Борисовна Пугачёва превратилась в какое-то нечеловеческое ктулху.
А мне всё равно почему-то грустно.
А кстати вот — от гостивших наблюдателей свидетельство о нашем быте: http://yan.livejournal.com/1572527.html
Это парадный вход в наше имение. Собаку-степана не видно из-за чрезмерно разросшихся кущей, но можно быть совершенно уверенным в том, что в этот самый момент он как обычно неискренне пресмыкается где-то там слева.
Кущи можно было бы выкосить, тем более что справа стоит прислонённая к дому коса. Хотя нет: судя по отсутствию рогулины, это грабли.
Коса тоже где-то должна быть и, если порыться в кущах, она там найдётся. Может быть не сейчас, а когда кущи по осени увянут. Там много чего найдётся интересного из того, что, как казалось летом, утеряно навсегда.
По осени вообще много чего интересного можно найти. А уж весной из-под снега порой такая хуйня оттает, что только руками развести.
Нынешней весной вот, например, нашёл деревянную ногу.
Всякий раз, когда я возвращаюсь в деревню даже после краткого отсутствия, мне приходится устанавливать интернет (а вот хуй вам, а не с заглавной буквы) так, как будто его тут никогда не было.
Раньше, пока рецидивист Лёша не похитил мой ноутбук, установка интернета состояла в хаотическом передвижении по дому трёх поставленных друг на друга табуретов с ноутбуком наверху: глядишь, где-нибудь да заработает.
После же того как злодейский рецидивист всё украл, задача несколько упростилась: я купил мегафоновский модем и теперь только всего и нужно, что его правильно позиционировать, то есть расположить под нужным азимутом относительно очень далёкой башни.
Обычно это удаётся с пятого-шестого вскарабкивания на лестницу, но за нынешнее дождливое лето яблоня у дома так разрослась, распустила столько листьев и принесла столь обильные плоды, что всякий сигнал в них решительно глохнет.
Хотел уже было её спилить, но пожалел, тем более, что ножовку хуй найдёшь.
Зато нашёл в рюкзаке шуруповёрт, вкрутил шурупы куда нужно, натянул обнаруженную на шкафу верёвку, при помощи деревянных граблей повесил на неё модем и оп-ля: вот уже и написал сообщение.
Прочитал про бурно обсуждаемую барышню[6]. Там уже все мнения высказаны, а я, как обычно, о своём.
Вот интересно, где находится та граница, за которой мировозрение одного человека (безусловно абсолютно неприкосновенное, ибо это его личное дело) начинает очень сильно мешать и даже вредить окружающим и уж более всего, родным и близким? Если по-простому, то хочешь сидеть в лотосе, так и сиди на здоровье, если суп ребёнку сварен. А если нет ребёнка, то сиди пока не окочуришься, не наше это собачье дело.
Вот взять например вегетарьянцев. Почему-то жизнь моя сложилась так, что всё время вокруг меня был хоть один вегетарьянец.
Начальник, например, мой американский Тим Смит был вегетарьянец. Поедешь с ним, бывало, в командировку в Бишкек и аж заебёшься: ну где в столице государства кочевников найти место, где подают пищу без мяса? Ладно, договоришься с официантами, они принесут чего-нибудь овощного жареного, а Тим этот Смит, он же унюхливый, сволочь, два раза откусит и тарелку отодвинет, мол в этой сковородке недавно жарили мясо и нежная его душа этого запаха не переносит.
Ну ладно, хоть другим есть мясо не мешал, и на том спасибо.
А то вот был ещё один грузин, тоже вегетарьянец. Я его, правда, видел только один раз, когда ходил однажды в ночи бить ему морду по женскому поводу. Так вот он, по рассказам, за обедом обычно говорил тем, кто ел мясо: «Ну ешьте уже свои трупы, пока они не завоняли». Рыбную икру он вообще за стол не допускал, ибо это тысячи нерождённых рыбок, а он за них переживал.
6
На всякий случай, коротко — пост барышни-сыроедки, ребенок которой втихую уклонялся от сыроедения