— Свои, мам! Бывшие «заготовители» мяса, обсудим, по рукам хлопнем! Ты лучше на стол накрой, а Серега через неделю появится, в город поехал!
Мать ушла в дом, мы же направились в сарай. В углу на соломе лежал связанный лейтенант. Единственным глазом (второй заплыл от удара) он злобно смотрел на нас, что-то шепча разбитыми губами.
— Успокойся, лейтенант, свои! Капитан Федоров, а это дед, партизан, сейчас переоденешься, и будем пробираться к нашим. Полицай нас выведет, а там судить его будем. Неси одежду летчику! — повернулся я к полицаю.
Тот кивнул и кинулся в дом. Вскоре он с узлом одежды вернулся обратно. Развязанный лейтенант пил с жадностью воду из фляги, которую ему дал дед. Струйка воды стекала ему на грудь, но он не замечал, пока не опустошил емкость.
— Два дня ни есть, ни пить не давали сволочи! — злобно взглянув на полицая, произнес он.
— Что с ногой, лейтенант? — спросил я, видя, как он морщится при попытке встать.
— Не знаю, по-видимому, перелом, когда прыгнул с парашютом.
— Снимай-ка портки, парень! — произнес дед, забирая у него фляжку из-под воды. — Посмотрю, что у тебя с ногой.
Лейтенант с трудом снял галифе. Нога в голеностопе распухла, дед внимательно ощупывал ее, потом, ухватившись, резко, с поворотом, дернул за ногу. Лейтенант вскрикнул и потерял сознание от острой боли.
— Вывих у него был, сейчас очнется, а через два дня все пройдет, или раньше, если вы со Сварогом поможете. — проговорил дед, накладывая тугую повязку на ногу лейтенанту.
Мы перенесли лейтенанта в телегу и прикрыли сверху сеном. Полицай вывел повозку со двора, и мы по пылили в сторону болота, где была гать на наш остров. Дед, держа вожжи, изредка подгонял лошадь, та отмахиваясь хвостом, слегка прибавляла ход, но тут же снова переходила на неторопливый шаг. Полицай шел рядом с телегой, изредка поправляя на плече винтовку (патроны я у него изъял), все ж «власть». Дорога петляла через сосновый лес, колеса подпрыгивали на корнях от вековых сосен, дребезжа и поскрипывая всей тележной конструкцией. Запах смолы, разогретой на солнце, перемешивался с запахом лесных трав, хвоей, и все это было сдобрено щебетаньем птиц и стрекотаньем кузнечиков. Солнце ласкало лицо своими лучами, и казалось, что нет ни войны, ни смертей в этой лесной глуши. Аромат, казалось, одурманивал и навевал сон, лишь толчки на кочках не давали заснуть, да вечно надоедливые пауты так и кружили над нами и лошадью.
Неожиданный выстрел разорвал лесную тишину. Полицая бросило от удара пули на телегу, и он сполз на землю. Я залег за колесом, только дед невозмутимо сидел с вожжами на телеге. Из леса раздался голос.
— А ну, сволочи продажные, бросай оружие, а то всех перестреляем!
— А мы оружия не имеем, милок! Полицая вы убили, а мы селяне, едем в город! — спокойно произнес дед.
— А второй чего разлегся? Вставай и подымай руки, а не то сейчас пулей пощекочу!
Я встал и поднял руки, из-за кустов вышел молодой красноармеец с трехлинейкой. Подойдя к полицаю, он поднял его винтовку, закинув свою за спину.
— Зря, у него тоже патронов нет, вот они. — я достал из кармана плаща горсть винтовочных патронов. — Да ты успокойся, мы не полицаи!
Видя, что парень начал пятиться обратно к лесу, я скинул плащ, показывая капитанскую форму и, главное, кобуру с оружием.
— Вы кто? — продолжая держать нас на прицеле, прошептал солдатик, понимая, что патронов нет.
— Свои, парень, свои! Садись, подкрепись, вон как исхудал. — пригласил его дед, освобождая возле себя место на телеге.
Достав узелок с едой, он развязал его, выставляя на свет пол каравая хлеба, четверть молока, кусок сала и десяток вареных яиц. Сглотнув слюну от голода, солдатик уселся на телегу, сложив туда же винтовки. Главное, хоть на лейтенанта не кинул их.
Он успевал между приемами пищи кое-что рассказывать. Их рота оставалась прикрывать отход батальона возле брода у реки Иски. Мосты были взорваны, и немцы должны были пройти именно здесь. Рота была укомплектована четырьмя «максимами» и пятью ручными пулеметами.
— Была и артиллерия, правда, всего лишь «сорокапятка», но мы и ей рады были. Зарывались мы в землю старательно, зная, что родная земелька спасет и от пуль, и от осколков. От гимнастерок разве что пар не шел, так яростно мы вгрызались в землю. Стояла тишина, лишь где-то грохотало далеко за горизонтом, а у нас шумела река на перекате, пели птицы в ивняке, стрекотали цикады, и гудели над мокрыми спинами комары. Утром с восходом солнца над нами закружила немецкая «рама». Сбросив над позициями листовки с призывами «бей коммунистов и комиссаров-жидов», «рама» под пулеметным огнем улетела, но ей на смену прилетели «юнкерсы», которые полчаса утюжили наши окопы. Как только стихли разрывы бомб, ударила немецкая артиллерия, и роты просто не стало. Нас осталось из нее девять человек, а прорвались в лес только шесть. Несколько дней мы блуждали по лесу, оголодали, но когда сунулись в одну деревню, чтобы попросить продукты, нарвались на полицаев. Те с собаками организовали на нас настоящую охоту. Пришлось разбегаться в разные стороны, больше из ребят я никого и не встретил. А когда увидел вашего полицая, решил, что меня нашли, но хоть еще одного, да захвачу с собой на тот свет. Вот так и получилось как-то! Похоже, своего пристрелил?