Рядом, прижавшись к матери, сидела юная княжна, почти девочка, круглолицая, с мягкими чертами лица, такая же смугленькая, как и матушка. Глазами затравленного зверька она скользила по спящему войску. На мгновение ее взгляд встретился с любопытными очами Демьяна. Тот не удержался и подмигнул девице, широко улыбнувшись. Княжна быстро отвернулась.
- Что, Робша, на невесту мою глаз положил? - раздался над ухом у Демьяна веселый голос его князя. Александр Ольговский, младший брат Святослава Липовецкого, плюхнулся на хворост рядом с боярином, бесцеремонно толкнув Олексича в бок.
- Невеста? - удивился Демьян.
- А ты, что не знал? Еще по осени сговорились, если бы не Ногаева рать, уж пред алтарем бы стояли.
- Так она ж дите совсем, - Демьян снова бросил взгляд на молоденькую княжну.
- Вот видишь, что не делает Бог - все к лучшему. К лету подрастет, а там и свадьбу сыграем. Холостым надоело ходить. А и сейчас уж хороша, как думаешь?
- Хороша, - согласился Демьян.
Княжна опять повернулась, но увидев не одну, а две пары горящих глаз, испуганно спряталась за мать.
- Ну, совсем девку за смущали, - усмехнулся князь. - Спать давай, завтра вставать до рассвета.
Александр устало зевнул.
- Мы, что в Воронож едем? - спросил Демьян.
- Сам только узнал, братец со мной не больно-то советуется, - буркнул князь, закрывая глаза.
Александр был не просто князем Демьяна, они были лучшими друзьями. Оба в детстве скромные и тихие, они как-то быстро сошлись. Робша, как прозывали в дружине Демьяна, никогда сам первым в драку не лез, был терпелив. И только, если шутки плохо знакомых с ним озорников переплескивались через край, начинал работать кулаками, да так бойко, что насмешники сразу разбегались, опасаясь за свои зубы и ребра. Это долготерпение и сила и привлекали юного князя.
Сам Александр, худощавый и гибкий, но с сильными мужскими руками, в отличие от старшего брата вспыльчивого и буйного, был добродушен и спокоен, редко повышал голос. Его утонченные черты лица выражали то детское простодушие, то юношеский задор, то лукавую хитрость зрелого мужа. Правда иногда, с сожалением для себя, Демьян замечал, что в этом скромном юноше где-то глубоко внутри сидит какой-то другой человек, незнакомый Олексичу. И этот - другой внезапно прорывался наружу, сквозь броню дружелюбия, и тогда на мир смотрело совсем другое лицо, чужое Демьяну, холодное и жесткое. В эти минуты Александр походил на Святослава, и становилось понятно, что кровь действительно не водица.
Демьян уже слышал правым ухом ровное дыхание князя, но к нему дрема упорно не хотела приходить. Он лег на спину, уставившись на крупные зимние звезды. Над станом установилась тишина, только где-то в отдалении протяжно выл волк, заставляя тревожно фыркать лошадей.
«И Алексашка скоро женится, а я все в холостых хожу. А ведь он на два лета младше меня. Двадцать третий год пошел, скоро к девке и подойти стыдно будет, скажет: «Куда это ты старый в женихи лезешь? В бороде седины полно, а туда же - свататься, чай, и помоложе парни есть». А у некоторых моих ровесников уж по трое деток», - Демьян тяжело вздохнул. Ему представилась жарко натопленная горенка, подвешенная к потолку, мерно раскачивающаяся колыбель, в ней крикливое дитя, а рядом она. Кто она, Олексич, еще не знал, жена виделась ему неясным расплывчатым пятном, он только чувствовал ее нежность и тепло, или это последний жар дарил догорающий костер. Ольговский боярин медленно погружался в сон.
Но приснилась ему не красавица жена, а отец. Демьян опять, как несколько дней назад врывается на родной двор, бежит в терем, кричит, что нужно собираться, что времени мало. Надо взять все самое необходимое. И опять отец печально качает головой: «Я - тысяцкий, мое место при городе». «Мать и сестер тогда со мной отпусти», - настаивает Демьян, возбужденно размахивая руками. «А если вас в степи нагонят, - отец пронзительно смотрит сыну в глаза, - что тогда? За стенами града надежней, может Бог милует. А ты ступай, ступай, не заставляй князя ждать». Выбегает мать, сестры, обступают Демьяна. Матушка сует калиту [1] с серебром, суетливо крестит. Сестры подпрыгивают, просят братца нагнуться, чтобы поцеловать в щеку. Прощание скомканное, поспешное. Вот и дом позади, и Ольгов, а дальше только бескрайняя степь...
[1] - Калита - кошель.