— О да, он не стал бы.
— А вы работаете, и у вас нет красивого дома. Я же видела, где вы живете. Мне там очень понравилось, но для семейной жизни это не годится.
— Да, я действительно работал последнее время на автобусе, — сказал Роджер. — Но я не только это умею делать. — Он посадил Мэри к себе на колени; она не сопротивлялась. — Я могу заработать много денег, и у меня будет красивый дом. Ты захочешь тогда жить со мной?
— Да, — сказала Мэри. — Если у вас все это будет.
— Будет. Подожди, увидишь.
— А как же папа? — спросила Дженни, подливая себе еще джина.
— Я об этом тоже думала, — сказала Мэри. — Он может навещать нас по воскресеньям. Я все равно больше люблю его по воскресеньям. Он тогда надевает свою красивую меховую шапку, и мы ходим гулять.
Она спокойно, не спеша, соскользнула с колен Роджера.
— Надо пойти поглядеть, как там Робин, — сказала она. — Он пускает свой пластмассовый кораблик. — И она вернулась в ванную.
Роджер поглядел на Дженни. Дженни отхлебнула джина, потом, шмыгнув носом, поставила стакан, и Роджер увидел, что она плачет.
— Не плачь, любимая, — сказал он, подходя к ней. — Похоже, что все будет хорошо.
— Да, — сказала она, пряча лицо у него на груди, — я потому и плачу. Кажется, мы сумеем все наладить, Роджер, кажется, сумеем.
— А тогда…
— Тогда я умру от счастья, — сказала она, — и снова рожусь на свет и буду жить вечно…
Январь ушел, пришел февраль с талым снегом. Море было похоже на свинцовую фольгу, стены замка исходили паром, впитав в себя всю влагу шумных плескучих ливней, возвещавших приход весны. И вопреки враждебной непогоде народившийся год расправлял крылья. А сердце Роджера было как ваза с крокусами на залитом солнцем подоконнике.
И все же воздух был полон угроз. Джеральд Туайфорд не появлялся больше ни у школьных ворот, ни где-либо еще, но его злой, растревоженный дух витал над menage[58] в отеле. Однажды утром Дженни, поборов свой страх, отправилась на машине в Нантвич, чтобы обсудить положение вещей с родителями. Она вернулась далеко за полночь, и Роджер, дожидавшийся ее в номере, видел, помогая ей лечь в постель, что она совершенно обессилена и близка к нервному расстройству. По счастью, была пятница, и она могла не вскакивать спозаранок и отоспаться. За субботу и понедельник она мало-помалу оправилась и снова повеселела. Роджер старался не задавать ей вопросов, и она не стала ничего ему рассказывать — заметила только, что испытание оказалось ничуть не менее тяжелым, чем она предполагала.
— Но теперь это уже позади, — добавила она. — Я все-таки заставила их понять.
— Они не хотят познакомиться со мной? — спросил Роджер, внутренне ощетиниваясь.
— Успеется, — сказала Дженни. — У нас будет для этого достаточно времени, когда мы станем официально мужем и женой.
На том все пока и кончилось. День святого Давида приближался, его отблеск уже лежал на всем. Мэдог не один десяток раз за сутки взбегал по ступенькам отеля с каким-нибудь не терпящим отлагательства поручением, и Дженни ушла с головой в спасительную предсъездовскую суматоху.
— В конце концов, — сказала она Роджеру, — кельтская поэзия — это на самом деле важно. Если бы не съезд, мы бы не были сейчас вместе.
В ответ Роджер придумал себе шуточную визитную карточку:
М-р Роджер Фэрнивалл,
Сам себе господин,
ул. Зеленого горошка, девять,
харчевня Лланкрвис.
Однако общее возбуждение передалось и ему, он чувствовал его в своих жилах. День святого Давида, несомненно, станет памятной вехой в их жизни. Примерно так он и сказал однажды вечером Райаннон, которая, сидя за своей стойкой в пустом вестибюле, покрывала от нечего делать лаком ногти и была явно не прочь почесать языком.
— О да, этот день останется в памяти, — сказала она. — Вы не знаете и половины того, что будет.
— Чего же это я не знаю? — спросил он.
— Не один только Мэдог готовится к этому дню, — сказала она. — У Дика Шарпа тоже свои планы.
— Вот как? Ну, рассказывайте, — нетерпеливо сказал Роджер.
— Скоро сами узнаете, — поддразнила она его. — Но вам я скажу, ладно. Он готовит большую распродажу на это утро.
— Большую… Что?
— Будет распродавать свои автобусы. Все до единого. Он выходит из игры.
— Вы уверены?
Она подняла на него глаза.
— Разве я когда-нибудь ошибалась?
— Нет, Райаннон, — сказал он, — вы никогда не ошибаетесь, вы всегда правы, мудры, добры и прекрасны.