Через час или два Тим начал клевать носом. Дед никак не сдавался и только того и ждал, что внук отвлечется или заснёт - "угу, угу, плавали, знаем!". А потом у Тима снова прихватило живот, и он не смог больше оставаться на посту бдительности. Подбежав к ведру, он заметил, что в нём пусто и чисто. "Этого не может быть! Как ему это удалось?" - недоумевал Тим. Вскоре ему полегчало и он, радостный, что дед, вот так, хоть и не понятно - как, прокололся, поспешил обратно в хату. Открыв дверь, он не спешил войти, а сначала осторожно просунул внутрь голову. Как только он увидел пустой дедов стул, чья-то огромная рука схватила его за волосы и потянула в комнату. Он зажмурился, истошно заорал и начал отбиваться руками и ногами, после чего свалился со стула и проснулся. Еще пару раз подпрыгнув и дернувшись, он понял, что это был кошмар - "просто кошмар, просто кошмар..." Тим поднялся на ноги, развернулся к столу и отпрянул - дед всё ещё играл в свою жуткую игру.
Мальчик, не отводя взгляда от деда, словно от злобного клоуна в фильме ужасов, стал пятиться назад, пока не уперся в стену, затем нащупав за занавеской дверную ручку, быстро крутанул её и ввалился в "тайную комнату". Щелкнув клавишей слева на стене, он включил свет и начал хаотично озираться в поисках чего-нибудь, чем можно подпереть дверь. Кресло! Он волоком подтянул его спинкой под ручку двери, которая очень кстати оказалась нужной высоты - не открыть, даже тараном. Потом он понял, что занавески на окнах прозрачные и, если дед подойдёт со стороны улицы, он - Тим, будет как на ладони. Мальчик резко выключил свет и подбежал к окну, пытаясь увидеть в темноте двора свихнувшегося старика. Двор был пуст.
Сев с ногами во второе кресло, оставшееся стоять на прежнем месте, он максимально сжался, чтобы полностью находиться в границах сидения. Ему казалось, что лишь только его локоть или колено высунутся в пространство комнаты, кто-то схватит его, обязательно схватит. Так он просидел около двух часов, прислушиваясь к радио-бубнежу, доносившемуся из за стенки и пытаясь различить другие, не относящиеся к нему звуки. Стало холодно. Он вспомнил, что последний раз они с дедом заправляли печь еще до "запуска" ёлки. "Так весело было, так хорошо. Зачем он всё испортил? Теперь я точно всё маме расскажу!"
Окончательно продрогнув, мальчик собрал волю в кулак и убедил себя, что, если б кто-то хотел его схватить, уже давно схватил бы. Поддерживаемый этой мыслью, он напряженно пригнувшись оттолкнулся одной ногой от пола и прыгнул на кровать, свалив одну из подушковых пирамид на пол, а вторую, прижав спиной к стене. Кроме вязаного покрывала на постели ничего не было. Прикрывшись им, он очень скоро понял, что согреться не удаётся. Тогда он вспомнил про сундук.
Схватив покрывало и подушки в охапку, он снова решился спуститься на пол, но на этот раз крался медленно и на цыпочках. Осторожно открыв крышку ящика, он нащупал там что-то мягкое - "наверное, одежда" -после чего набросал внутрь подушек, осторожно лег сверху и прикрылся накидкой. Пуховые подушки на манер перины приняли в себя его тельце и через некоторое время стали возвращать ему его же тепло. Мальчик уснул.
Следующим утром Тим открыл глаза и некоторое время пытался понять, почему вокруг него стены. Потом он сел и огляделся, припоминая ночные ужасы. В голове гудело. Он никак не мог убедить себя в смерти деда, как и разубедиться в его помешательстве. Из за двери всё еще доносились звуки радио. Тиму стало страшно, как только он попытался представить, что происходит в той комнате. Он вылез из импровизированной колыбели и став на остывший пол, поёжился. Затем, поковырявшись в сундуке, он выудил оттуда женские матерчатые колготы, женский свитер, пару платьев и пальто из такой же ткани, как носила осенью мама, только другого цвета. Поняв, что долго в одних трико и толстовке не выдержит, он решился на постыдное - надеть на себя бабушкины вещи: колготки под трико, свитер на толстовку, а поверх всего пальто. От платьев он отвернулся, сделав вид, что их он не находил. Хотелось по маленькому.
Подойдя к окну, он попробовал его открыть. Щеколда поддалась. Тогда он переставил горшок с цветком на другой подоконник и вылез во двор. Носки, едва высохшие после вчерашнего, очень быстро намокли на снегу. Тим бежал к сеням, чтобы забрать свои ботинки, предусмотрительно пригнувшись под окном "той комнаты". Достигнув цели он пошел на носочках до самой двери, наклонился и посмотрел в замочную скважину. Взгляд упёрся в дедову спину. Было сложно определить, изменил ли он положение во сне - "А он заснул, непременно заснул! Ни один человек не может так долго не спать только чтобы напугать ребёнка". Тим оглядел коридор, взял старый стул и закрыл деду последний путь к нападению, приладив его также под дверную ручку. Затем он обулся в свои ботинки, с сожалением вспомнил, что вся теплая одежда свалена грудой сбоку от печки, и пошёл в зимний сарай. В углу всё также валялось какое-то тряпьё, но оно было сырым, в таком он рисковал замерзнуть еще быстрее. Тогда он понял, что его согреет. Выбрав самую большую лопату, и прихватив из другого сарая мешочек с сушеными яблоками, которыми он всегда брезговал из-за червячков, он вышел за ворота. "Пока дорога не расчищена, никто на ней не появится - так он сказал? Или не так? Да какая разница!"
Он начал от самых ворот. Не жалея себя, набирая полную лопату тяжелого снега и отбрасывая его в сторону, набирая и отбрасывая, он вскоре согрелся и даже почувствовал, что вспотел. Мешочек с яблоками, мотаясь на запястье мешал, и он отцепил его, чтобы снова набирать и отбрасывать, набирать и отбрасывать. Руки жгло от трения с деревянным толстым держаком, в ладони втыкались занозы, но он с ещё большим остервенением набирал и отбрасывал, набирал и отбрасывал килограммы, центнеры снега, ведь пока дорога не расчищена, никто на ней не появится.
К тому моменту, когда начало темнеть и вдалеке показались две фигуры, Тим был уже далеко от брошенной лопаты. Стоя на коленях он окровавленными руками набирал и отбрасывал, набирал и отбрасывал неподъёмный снег. Он увидел человека и лошадь, когда они непосредственно к нему приблизились, но продолжал и продолжал раздвигать тугой снег по сторонам локтями, потому что кистей он больше не чувствовал. Остановился он лишь тогда, когда человек схватил его под грудки и поднял. Тогда мальчик потерял сознание.
Через два дня Тим очнулся с перебинтованными руками в незнакомом месте. Снаружи было шумно, доносились какие-то голоса, они приближались. Когда на пороге появились родители, он позволил себе тихо заплакать. Мать с отцом бросились к сыну с причитаниями, ласками, слезами и сожалениями. Он хотел им крикнуть: "Это я! Я расчистил для вас дорогу!", но из открытого рта не вырвалось ни звука.