Вера Камша
Яд Минувшего. Часть 1
Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор.
Франсуа де Ларошфуко
ПРОЛОГ.
РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)
1
Бокал был не первым и даже не четвертым. Робер пил кэналлийское, словно какую-то касеру, не замечая ни запаха, ни вкуса, ни послевкусия. Что поделать, если лучшие вина и красивейшие женщины пьянят слабей беды и усталости… Франимские виноторговцы при виде того, как герцог Эпинэ глотает рассветную влагу, попадали бы в обморок или схватились за ножи, Марианна мило улыбалась. Она не была в Доре! Робер сжал зубы и налил себе еще, потом спохватился и наполнил бокал хозяйки. Баронесса улыбнулась.
- Вы все же вспоминаете обо мне, это радует.
- Кто вас видел хотя бы раз, тот вас не забудет, - соврал Эпинэ, заливая чужую смерть и собственную ложь «Черной кровью».
- Герцог, - Марианна гортанно расхохоталась, - эти слова не вызовут сомнений только у юной севе-ряночки. Не забудьте угостить ими девицу Окделл.
- Она в Надope. - Проклятье, о невесте так не говорят. А как говорят? С любовью? Но влюбленные женихи не врываются на ночь глядя к куртизанкам. Ничего, невлюбленные женихи тоже не редкость. Эпинэ хлебнул «крови» и нашелся: - Сударыня, когда моя невеста вернется, я стану уделять ей столько времени, сколько потребуется, но сейчас я у ваших ног.
- Вы истинный рыцарь, маршал, - красавица с осуждением глянула на перевязь со шпагой, брошенную Робером на оранжевую софу, - кладете между собой и дамой меч.
- Времена рыцарей прошли. - Эпинэ допил и спровадил шпагу на пуфик, золотистый, как шкура Дракко. Голова наконец соизволила закружиться; чуть-чуть, но и это было подарком. - Времена рыцарей, но не прекрасных дам!
- Теперь вы клевещете. На себя. - Баронесса Капуль-Гизайль грациозно пересела на освобожденную от орудия убийства софу. Качнулись, поймав огонек свечи, длинные серьги, в вырезе лимон-но-желтого платья вызывающе алела роза. Осенняя женщина, осенняя комната, осенняя ночь, то есть уже зимняя…
- О чем вы думаете? - В глазах Марианны плясали свечи, пахло цветами и духами. Здесь тепло и спокойно, а из городских ворот вторую ночь выползают закрытые мешками фуры, полные покойников. Мешков не хватает, фур тоже, из-под кое-как наброшенных тряпок вываливаются руки, ноги, головы. Жуткие лица истоптаны, измазаны засохшей рвотой, забуревшей кровью, какой-то пеной. «Погибших хоронит корона»… Хоронит или прячет?
- Я забыл извиниться за позднее вторжение. -
Эпинэ поцеловал мягкую, благоухающую вербеной ручку. - Но зима не лучшее время для одиночества.
- Лучшего времени для одиночества не быва ет, - улыбнулась госпожа Капуль-Гизайль, пере плетая розовые пальчики с пальцами Робера, - а оправдание у мужчины одно - усталость, но его еще нужно заслужить. Вы готовы?
Готов, иначе зачем бы он пришел в этот дом? Маршал Эпинэ больше не в силах думать о бредущих меж серых стен горожанах с вожделенными узелками и пустыми лицами. И о забитых досками позорных ямах. Доски не выдерживали, ямы становились могилами, наполнялись доверху телами, на которых стояли люди. На уже мертвых и еще живых…
- Сударыня, вы часто вспоминаете своих… своих друзей? - На то, чтоб забраться в чужую постель, его хватит. Забраться и забыть о задавленных, задохнувшихся, сошедших с ума.
- Иногда вспоминаю, но не тогда, когда у меня гости. - Женщина улыбнулась и тронула цветок на груди, Эпинэ вновь поднес ручку с роскошным венчальным браслетом к губам. Кто купил ей браслет? Муж? А кто купил мужа и титул?
- А ваш супруг? - Можно подумать, герцогу есть дело до маленького барона. И можно подумать, маленький барон не знает, откуда в его доме берется золото. - Он помнит ваших гостей?
- О, - красавица томно вздохнула, - только самых близких. Им Ко ко дарит морискилл, а своих питомиц он никогда не перепутает и не забудет, кому они достались. У вас тоже будет птичка.
- В самом деле? - Робер не отказался бы помнить лишь крыс и лошадей, но как забыть Мильжу, го-
ганского мальчишку, дочек Эммы Маризо?! Их все-таки нашли, в тех самых ямах. - Здесь кто-то есть?
- О да, - подмигнула баронесса и легонько при чмокнула алыми губками.
Из-за расшитой бабочками-фульгами занавески выскочила левретка, повела узкой мордочкой, вильнула хвостом, приветствуя очередного полухозяина. Марианна рассеянно погладила любимицу.
- Ее зовут Эвро.
- Вот как?
Сюзерен только что учредил орден Эвро. Кавалеры Эвро. Левретки его величества… Робер не выдержал, усмехнулся и тут же был вознагражден.
- Ваши воспоминания, монсеньор, без сомне ния, богаче моих. - Нежные пальчики коснулись алых лепестков. - Расскажите что-нибудь бедной затворнице, ведь вы так много видели…
Видел. Ноги и обрывки цепей, торчащие из-под принесенной Вирой скалы. Кровь и вышибленные мозги на мраморе у камина. Добротно одетую горожанку с измятым каблуками лицом и вырванными косами, она еще жила, запрокидывала голову, пыталась дышать, а по лбу, щекам, глазам топтались невольные убийцы.
- Сударыня, то, на что я смотрю сейчас, много прекрасней того, что я встречал за пределами вашего особняка.
- Герцог, вы удивительно немногословны, а ведь вы южанин.
Даже южанин не расскажет, как из превратившейся в смертельную ловушку канавы вытащили восьмерых мертвецов и одного живого. Бедняга ничего не понимал и только просил пить. Снизу и сверху была смерть, а он выжил. Маленький кашляющий человечек в ученой мантии, чем-то похожий на похудевшего Капуль-Гизайля.
- Вы больше не пьете? - В черных глазах отра жались рыжие огоньки, превращая женщину в фульгу. - Вам надоела «Кровь»? У меня есть и «Слезы».
Леворукий, как же ему надоели настоящая кровь и настоящие слезы, но куда денешься?
- Я уже пьян, сударыня, - выдал желаемое за действительное Эпинэ, - пьян и счастлив.
Славный барон любит птиц, его жена любит мужчин. Или не любит, какое это имеет значение. В будуаре пахнет вербеной и померанцами, здесь можно не думать, а пить и еще целовать выпирающие из золотой пены плечи.
- Если вы пьяны, поставьте бокал, - потребовала Марианна.
- Непременно, - пообещал Робер, - но не раньше, чем выпью за ваши прекрасные глаза.
Никола сбросит трупы в карьер Святого Павла, ему не в первый раз. Гоганы и мулы остались у леса Святой Мартины. Святой Павел, святая Мартина, святая Октавия, святая Дора, что скажут они осквернившим их имена погромами и убийствами?
- Только за глаза? - Марианна быстро облизнула губы. - А мне казалось, вас больше занимает… роза.
- Она и впрямь прекрасна, - подтвердил Робер, проглатывая вино, - а ее… ложе достойно ее красоты.
- Наконец-то вы сказали нечто приятное, - одобрила баронесса. - Мне ничего не остается, как подарить эту розу вам. Возьмите ее… Пока она не увяла.
Золотая с алмазной пылью брошь расстегнулась
легко, ей часто приходилось это делать. Освободившийся цветок упал на затканный незабудками простенький коврик, Робер нагнулся за подарком, но затянутые голубым шелком стены пошли волнами, и Повелитель Молний глупейшим образом свалился с софы под жемчужный женский смех.
- «Черная кровь» полна коварства. -. Марианна протянула гостю руку, и Робер честно за нее ухватился. Слишком честно, потому что прелестная баронесса оказалась на роскошном холтийском ковре рядом с пьяным гостем. Гость извинился и принялся собирать рассыпавшиеся ландыши. Жаль вазу, но завтра он пришлет другую, серебряную, ее не разобьешь.
- Вы порезались? - Дрожащий, полный ужаса голосок. Глупышка никогда не видела настоящих ран.
- Сударыня, я готов отдать вам всю кровь, а не жалкие четыре капли.
- Не шутите так, если с вами что-то случится, я… Я не смогу жить!
- Со мной ничего не случи…
- Робер! Робер, вам плохо?
Золотистый ковер, черноволосая женщина с широко открытыми, подведенными глазами. Марианна Капуль-Гизайль… Он напился, и баронесса подарила ему красную розу. Вот эту! Он напился, потому что хочет забыть Дору. И забудет, хотя бы до утра.