Теперь лахнаку опять только через три года пришло, как те едут.
Теперь лахнаку-слово пришло на ту землю, где раньше чумы Харючи-вэсэку стояли. Рядом лахнаку стало, смотрит. Все цело на стойбигце Харючи-вэсэку. Чумища как были. Шесты чумов на них стоят. Только ветер нюки из ледянг — бобра раздувает. Хлопают эти нюки. Видно издали, что на стойбище никто не живет. Некому смотреть за чумами, если не подвязаны как следует. Смотрит лахнаку: те четверо к стойбищу подъехали, прямо к своему чуму. В него зашли, там сели.
Тогда сын Не-Яркары, непростой женщины сын, говорит сыну Не-Харючи:
— Ты непростой человек, что ли? Ты дух, что ли? Я пропаду теперь с тобой. Я обратно лучше пойду. Пропаду я. Страшно мне совсем.
Не-Харючи сын тогда говорит:
— Ладно, поезжай теперь.
Из чума пошел сын Не-Яркары со своей матерью, на нарту сел, ушел.
Тогда лег отдыхать сын Не-Харючи. Три года он лежал. На третий год встал, говорит:
— Вот пришли мы Манту-чизе убивать. Убить его нельзя. Больно крепкий он человек. У него к небу, к духам семь ступеней есть. Я только шесть ступеней прошел. Нет силы у меня на седьмую стать, куда Манту-чизе ушел. У Манту-чизе есть также семь ступеней под землю. Я только на шесть ступеней ступить могу. Надо помочь мне.
(Сертку: «Это у шаманов, как и у духов, силы на разные ступени есть. Старики-то считали раньше, что чем дух сильнее, тем он дальше на небо или под землю уйти может. А если его шаман догонять будет, чтобы убить, он сильнее должен быть. Он должен столько же силы иметь, чтобы его дорогу пройти. А если дух дальше уходит, а у шамана, у непростого человека, дорога по силе короче будет, то не достанет его. Теперь этот мальчик, Не-Харючи сын, непростой человек. Он самого Манту-чизе догнать хочет. Теперь он спал три года — это он гонял дорогу этого Манту-чизе и на небе и под землей. Не может достать. У него сила кончилась его достичь. Это шаманы раньше тоже говорили, когда шаманили: «Я этого духа догонять буду». Тоже лежали, будто спали. Поэтому лахнаку так рассказывает, что этот мальчик три года спал».)
Этот мальчик говорит:
— Мне помочь теперь надо. Теперь на небе есть Черный Вора — Паридена Вора. Я к нему побегу.
Как только пойду, ты вниз, к речке, беги, которая под нашим чумом протекает. Ты к ее истоку беги, что силы есть. Там тридцать чумов стоит. Есть в этих чумах Нохо-мебето — силач Нохо. Ты к нему иди, говори ему — пускай ко мне придет. Если я впереди тебя к этому чуму приду, а ты позже меня сюда придешь, я тебя убью. Пускай ты моя мать, все равно убью.
(Сертку: «Это он вниз послал за тем непростым силачом Нохо. Тот тоже вниз ушел, это его седьмая верхушка сердца тоже под землю ушла. Теперь он у истока той речки, где парень тот в чуме сидел на стойбище Харючи-старика, оказался».)
Мать его из чума скорее выбежала. Эта женщина, когда оленей пасла, быстро бегать умела. Она теперь побежала, что силы у нее было. Теперь она сама говорит:
— Вот бегу я бегом. К истоку речки, где стойбище Харючи-вэсэку стоит, той речки, что мимо этого стойбища течет, бегу я. Пришла я — смотрю. Тридцать чумов стоит, тридцать Нохо-силачей около них. Меня они окружили. Говорю самому большому, не колеблясь близко подойдя: «Сын Ябено просил тебя помочь». «Сам приду, раз просил он», — отвечает. К ним в чум не зайдя, повернулась, обратно побежала. К своему чуму придя, не застала там никого. Только голос слышу через некоторое время: «Быстро ты бегаешь, мать. Я же пошутил — чего так боялась?»
Теперь лахнаку к ним в чум пришло.
Входит в чум тот парень. Мать ему тогда говорит: «Садись».
Сел парень. Так сидели какое-то время. Потом поднялся полог над входом — это Черный Вора пришел. Говорит Черный Вора:
— Через какое-то время тут твоя родня будет.
Время какое-то прошло, слышат — нарты пришли. В чум брат этого парня пришел, мать его пришла. Говорят они:
— Вот оленей тех снова привели, на которых ты Манту-чизе убивать будешь.
Так они оленей вернули. Как только пришли они, скоро Нохо-мебето тоже пришел. Так ничего не говорит. Сидит только. Тогда сын Не-Харючи говорит:
— Идти надо.
В одну нарту все шесть человек сели. К Манту-чизе пошли. Три года они идут. Пришли наконец. Совсем ночь, как пришли. Возле оленей они встали. Не стали близко к чуму его подходить.
Черный Вора тогда говорит:
— Сегодня темная ночь совсем, Манту-чизе должен оленей сторожить. Пускай этот молодой парень, сын Не-Харючи, будет главным. Пусть что делать всем, говорит.
Не-Харючи сын, Ябено сын, говорит:
— Смотреть будем, кто сторожить придет.
Так сделали. Ждут они. Скоро из Манту-чизе чума один молодой парень вышел. К оленям он идет. Смотрят пришедшие люди: совсем этот парень на сына Ябено похож. Он-то нарту взял, поволок ее к оленям, чтобы сидеть на ней. Близко ее притащил, сел на нее. На стадо смотрит. Те тоже смотрят, чего ищет он. Увидели — он ищет оленей. Нашел он. Пять оленей нашел, таких же оленей, на которых те пришли. Взял тогда парень тынзян, пошел их ловить. Поймал он пять оленей, в свою нарту запряг. Сам на нарту лег. Не спит он. Так просто лежит, поет. Так половину ночи он лежал.
Тогда Черный Вора говорит:
— Сейчас я его усыплю.
Как сказал только, захрапел тот парень. Тогда тихонько того, спящего, к нарте привязали, подальше его повезли. Как привезли его к сыну Ябено, тот проснулся. Говорит:
— Ты, незнакомый человек, откуда ты?
Сам замахнулся рукой, его ударить хочет.
Не-Харючи смотрит, то бледная станет, то красная.
Тогда Черный Вора говорит:
— Ты только брата своего не ударь.
Бросилась Не-Харючи к этому парню, стала своего сына нового целовать. Тот парень тогда говорит:
— Не знаю, откуда я, почему брат мой и мать ко мне пришли. Знаю только, что Манту-чизе меня сыном называет. У него я живу. Он такой человек: все живое на земле убивает. Теперь не знаю, что думать, если я не его сын. Теперь я его своими руками убью. Он-то меня учил убивать — я его теперь убивать буду.
