Владимир Николаевич останавливается у стендов, где хранятся подлинные документы ремезовского времени. За музейными стеклами прекрасные рисунки сибирского самородка. Выразительные, несмотря на характерную для его времени наивную манеру изображения, карты передают бескрайность просторов Севера, ставшего органической частью России. А рядом — материальное свидетельство высокой культуры наших предков — совершенное оружие, богатая одежда, орудия кузнецов и земледельцев.
— Просвещенный восемнадцатый век, — продолжает Владимир Николаевич. — Время петровских реформ.
В Тобольске новая эпоха началась периодом блестящего правления Матвея Петровича Гагарина, которого называли сибирским Меншиковым. Заканчивается строительство кремля. После Полтавской баталии в Тобольск пригнали пленных шведов. В центр Сибири попадают носители европейской цивилизации. В городе расцветают европейские ремесла. Строятся новые здания. Одно из них, здание Рентереи — губернского казначейства, встало над Прямским взвозом. Здание с мощными стенами прорезано аркой. Сквозь него и продолжен Прямский взвоз — дорога из нагорной части города к Иртышу.
Мы идем с Владимиром Николаевичем от Рентереи вниз.
— А это студенческий стройотряд делал, — Владимир Николаевич показывает на длинную деревянную лестницу с многими маршами, площадками и скамеечками для отдыха: такую дорогу враз не одолеешь. Рядом с лестницей старинные водостоки из тесаного камня. По ним бредут неспешно старушки. Так идти привычней. Ноги не надо высоко поднимать.
— А может быть, эти кирпичи клал Страленберг, — замечает Владимир Николаевич.
В самом деле, вполне может быть, что вот эти кирпичи клал сам капитан шведской армии Филипп Иоганн Табберт, известный в России под именем Страленберга. Он принимал участие в знаменитой экспедиции Мессершмидта и после возвращения домой составил замечательную «Карту России и Великой Татарии». Это сочинение и ныне поражает историков и географов глубиной и широтой научных знаний ее автора. К слову сказать, Полтавская битва сыграла весьма положительную роль в развитии сибиреведения. Кроме Страленберга получил возможность явить свой научный талант и зять Мазепы — Григорий Новицкий. Сосланный на Обский Север выпускник Киево-Могилянской академии, просвещенный ученый, стал автором сочинения «Краткое описание о народе остяцком», одной из самых ранних и подробных работ о хантах.
Восемнадцатый век для торгового Тобольска был временем нарастающего процветания. А для простого люда это процветание оборачивалось и разорением. Взять денег у тобольского купца нередко означало закабалиться. Народ спивался. Стольный город Тобольск был славен кабаками более чем другим. История государева кабака в Тобольске началась еще в начале семнадцатого века.
— Пойдемте посмотрим на город сверху, — предлагает Владимир Николаевич.
У входа в митрополичий дворец лежат пушки.
— А знаете, — говорит, улыбаясь, Владимир Николаевич, — как они использовались? Последний губернатор с митрополитом не ладили. Как только губернатор отправлялся на отдых после обеда, митрополит приказывал звонить в колокола. А как сам отходил ко сну, то губернатор велел палить из этих вот орудий.
Из митрополичьего дворца нижний город виден от края до края. Не такой он и большой. Улицы разрезают его на квадраты. Люди представляются отсюда муравьями. И впрямь ведь отсюда, с горы, они виделись муравьями и губернатору, и митрополиту. Крыши одноэтажных просторных домов, белые колокольни, редкие каменные здания и Иртыш впереди. Город внизу помнит Радищева, декабристов. Там жил добрый сказочник Ершов. Здесь родились знаменитые строки: «За горами, за лесами, за широкими морями, против неба — на земле жил старик в одном селе»… Скоро полторы сотни лет, как все российские дети читают эти стихи.
— Вот смотрите, — показывает Владимир Николаевич, — у нас раньше кабаки служили топографическими ориентирами. Администрация так и записывала домовладения и адреса: «Возле такого-то кабака». Тридцать с лишним кабаков было на наш маленький Тобольск. А названия! Вон там, где Московский тракт входит в город, — «Отряси ноги». Мимо «Отряси ноги» шел в тобольскую каторгу Николай Гаврилович Чернышевский. Дальше, вон там, где церковь Сретенья, сразу несколько: «Мокрый», «Подкопай», «Скородум», «Бутырки»… Да все враз и не вспомнишь. А вон дом, в котором жил Алябьев, сибирский соловей… А вон гимназия, где учился Дмитрий Иванович Менделеев.
— Кстати, в одной из витрин музея хранится стеклянная посуда, которая делалась на стекольном заводе во времена детства Дмитрия Ивановича. Заводом управляла его мать. Здесь, наверное, началось и увлечение его наукой… Ну, а теперь посмотрим могилы.
На кладбище было сыро. Голые березы по-осеннему белели на фоне синего неба. Некоторые деревья упали от старости. Дорога вела мимо церкви. Не доходя до нее, остановились. Простая плита. Надпись гласит, что здесь покоится тело Вильгельма Карловича Кюхельбекера. Рядом безымянный деревянный крест, глубоко вошедший верхушкой в тело древней березы.
Сколько же здесь лежит людей, которые проходили в кандалах по Московскому тракту и которых не забывают до сих пор! Земля здесь заполнена покойниками, как диск солдатского автомата патронами. Память о любом из них и доселе ранит сердце каждого, кому дорога Россия.
Уезжали ранним утром. Собственно говоря, от Тобольского причала и началась наша Гыданская экспедиция. Наконец пришлось ощутить за спиной тяжесть рюкзаков.
Увозили сувенир — прекрасную книгу о Тобольске Д. Копылова и Ю. Прибыльского. По этой книге можно учить людей тому, как надо знать и любить родную землю, ее прошлое и ее будущее.
Мы сбросили рюкзаки на корме речного трамвайчика. С реки несло холодом. Трамвайчик побежал мимо огромных штабелей бревен, гор ящиков, мимо складов, стоящих на приколе судов. Навигация заканчивалась. Несколько ближних рейсов — и на покой.
Мы смотрели на панораму старой сибирской столицы. Над отлогой подгородной частью, казалось, все выше и выше поднимается холм с белоснежным кремлем. Потом холм слился с небом и кремль один воспарил в осеннем воздухе.
Судно повернуло в Тобол. Пристань. Все.
— Добрый город. Голод был — нам помогал, — сказал старик Аси.
Это он двадцатый год вспомнил, когда тоболяки возили соль и продукты в Обскую губу, а оттуда эти товары расходились по всей тундре. А сколько тоболяков строило на Севере новое общество? И Ямал, и Гыдан многим обязаны городу Тобольску. Скоро здесь появятся свои, коренные, моряки. Ребята с Гыданского полуострова. Их тоже сделает моряками город Тобольск. А ныне через Тобольск прошло большинство тех, кто является специалистами Гыданского рыбозавода.
4
Иногда приходится слышать: «Он рано потерял родителей и потому не смог получить надлежащего образования». Для «материка» это справедливо. Человек, рано оставшийся без родителей, как правило, идет работать. Получить образование, высшее, разумеется, ему сложнее, чем сверстнику, у которого есть заботливые папа и мама.
На Гыдане все наоборот. Если человек потерял родителей, то среднее специальное или высшее образование ему обеспечено. Здесь нет людей, у которых вообще не нашлось бы родственников. У одних побольше, у других — поменьше. Меньше полутора сотен сородичей у представителя любого рода не бывает. У некоторых до полтысячи родных. И отношения между родичами здесь особые, определенные традициями многих поколений. Однако родственники все же не отец с матерью. Тут часто играет роль не столько отношение многочисленных дядей и тетей к сироте, сколько возросшие права школы на него. Дети здесь приходят семи лет в нулевой класс интерната и уходят из школы восемнадцатилетними. Большинство после выпускного бала прыгает на нарты и по последнему снегу мчится в тундру. Ребята едут домой, к родным, к оленям, к той жизни, которую ждали десять школьных лет. Школу любят, к школе сохраняют привязанность, но начинается жизнь, достойная настоящих тундровиков.