Те, у кого не осталось родителей, переживают иные чувства. Есть та же тундра, есть родные, но нет ничего роднее школы, никого ближе учителей. Учителя говорят: «Надо учиться дальше». Эти слова — родительские. Листаю посемейные списки и все время натыкаюсь на эту закономерность: потерял родителей — техникум или институт обеспечены.
Школа в Гыде стоит на краю поселка. Просторный одноэтажный дом из бруса построен сравнительно недавно. Стены его еще не потемнели и отсвечивают прелестным медовым цветом.
Здание школы имеет форму буквы «П». Длинник разбит на классы и кабинеты. В боковых пристройках — актовый и спортивный залы. В нескольких десятках шагов от школы стоит двухэтажный дом — интернат. Это по существу спальня. Вся ребячья жизнь в школе.
Школа начинается далеко от здания. За полсотни метров слышен крик и визг ребятишек. Перед школьным зданием небольшая площадка. Квадрат, образованный отопительными коммуникациями. Трубы отопления здесь запрятаны в деревянные короба. Короба лежат прямо на земле. В некоторых местах через них устроены переезды — эстакады местного значения. По мосткам можно проезжать не только на оленях, они выдерживают и вездеход. Трактор, однако, их объезжает. А оленьи упряжки и лошадки, тянущие бочку с водой, форсируют их свободно. Переезды устроены «по английскому образцу». Они образуют прямые углы с коробами, но поставлены не шаблонно, а расположены там, где жителям перебираться через них целесообразнее. Я спросил поселкового «мэра» о принципах, которыми руководствовались строители, и он пояснил: «Посмотрели, где чаще лазить приходится, и сделали».
Квадрат между коммуникациями возле школы превращен ребятишками в стадион. По преимуществу это футбольное поле. Снежный стадион работает с перегрузкой. С утра здесь носятся ребята из второй смены. После обеда площадка поступает в распоряжение ребятишек, у которых уроки закончились.
По полю летают три мяча. Команды, судя по всему, более или менее стабильные. Образованы они с нарушением всех спортивных правил, предусматривающих строгое разделение по полу и возрасту. Мне прямо под ноги выкатился мальчишка лет восьми. Раскрасневшийся, разгоряченный, он присел на корточки и принялся завязывать шнурок кеды.
— А почему это в вашей команде такие большие девочки играют? — спросил я его.
Малый, не отрывая глаз от клубка мальчишек и девчонок, устроивших свалку у мяча, ответил рассеянно:
— Они из четвертого «в».
— Так ребята в вашей команде из первого?
— Из первого.
— А девочки из четвертого?
— Из четвертого.
— Так почему они с вами играют?
— Они же играют хуже, чем ребята из их класса, — ответил малец таким тоном, что мне стало неловко за собственную непонятливость. В самом деле, если они играют хуже мальчиков-сверстников, то им самое место в команде первоклассников.
Мальчишка завязал шнурок, с воплем сорвался с места и врезался в толпу играющих. Между двумя оленьими рогами, изображавшими штанги, метался вратарь. Удар! Мяч прошел на полметра выше вытянутых рук голкипера…
— Го-о-о-о-о-ол! — заорала половина играющих.
— Какой гол?! Какой гол?! — заволновалась вторая половина, надвигаясь на обнимающихся, прыгающих победителей.
Ясность внес сам вратарь. Он выбежал из ворот и стал горячо доказывать, что гол засчитывать нельзя. Вратарь оказался по совместительству и судьей. Игра-то велась в одни ворота. Вратарь, усмотрев нарушение со стороны какого-либо игрока, останавливал игру и назначал штраф. Он объявлял свободный, штрафной и даже пенальти. И все это в собственные ворота. Поистине надо было иметь репутацию совершенно объективного и справедливого человека и действительно быть эталоном беспристрастности, чтобы играть нейтральным вратарем в гыданском футболе.
Судя по реакции игроков, вратарь пользовался значительным авторитетом. Правда, команда, которая пробила по воротам, стала утверждать, что вратарь необъективен к самому себе. Ворота из двух оленьих рогов обозначали только боковые штанги. Верхней-то не было! И игроки заранее договаривались, что гол будет засчитан в том случае, когда мяч, пробитый поверху, окажется в пределах достигаемости голкипера.
Вратарь доказывал, что мяч шел слишком высоко, и он не мог его взять. Для убедительности он подпрыгивал изо всех сил и требовал, чтобы капитаны подтвердили его правоту. Капитан претендентов на гол весьма сдержанно отнесся к заявлению вратаря. Его противник горячо поддерживал голкипера. Он прыгал сам, показывая, как высоко летел мяч. Но формального согласия коллеги получить не мог.
— Здравствуйте! — обратился ко мне капитан, протестовавший против гола, подойдя поближе вместе с остальными игроками.
— Здравствуй.
— Покажите, пожалуйста, как мяч летел вот там, — он махнул рукой в сторону ворот.
Я оказался в неловком положении. Во-первых, я не запомнил точно, на каком расстоянии от вратарских рук пролетел мяч. Во-вторых, меня несколько смущала возможная заинтересованность самого вратаря. Он-то представлял самого себя. Ему же было не безразлично, пропустил он гол или нет. Раздумывая, я пошел к воротам, оттягивая время. Замолкнув, ребята двигались вслед. Так ничего и не решив, я ступил на линию ворот.
— Не могу сказать, — наконец решил я признаться чистосердечно.
— Ладно, — сказал вратарь. — Можно вас попросить?
— Пожалуйста.
— Постойте пока здесь минутку, — Он показал мне место чуть сзади левой штанги, которую обозначали рога, а сам занял место в воротах.
— Бей с того места! — крикнул он, показывая на ту точку, с которой был произведен злополучный удар.
Его поняли сразу. Видно, в этом деле все игроки имели богатый опыт. Тот, кто бил раньше, установил мяч на указанное место и отбежал для удара. Игроки разбежались кто за ворота, кто встал по бокам. Мальчишка ударил с разбегу. Удар был отработан. Вратарь старательно прыгнул и достал мяч.
— Видели? — победно прокричал вратарь.
— Низковато, — пробурчал капитан.
— Давай еще.
Мяч снова был установлен и снова пробит.
— Верно! — заорал вратарь и подбежал ко мне. — Верно! Около головы прошел. — Он показывал на мою голову. — Я так прыгнуть не могу!
Я понял, что сыграл для них роль некоего высотомера, предмета, на котором можно было засечь высоту полета мяча.
— Большое спасибо, — горячо сказал мне вратарь, и я покинул поле.
Команды разошлись. Игра возобновилась.
Я пошел в другой конец площадки, где бегали за мячом старшие ребята, из седьмых-восьмых классов. В воротах стояла совсем маленькая девчушка, быстрая и гибкая, как ласка. Ее броски на мяч были просто изумительны. Она распластывалась в воздухе с балетной грацией и легко падала на снег. Она и пропускала, и брала мячи. Не в этом было дело. Здоровенные парни били осторожно. Как только кто-нибудь прорывался к воротам, несколько голосов кричали:
— Тихо!
Следовал осторожный удар.
— Слушай, — обратился я к тому же мальчику, с которым беседовал об игре младшей команды, — почему здесь маленькая девочка играет с большими?
— Из третьего «а», — уточнил мой консультант. — Потому что лучше всех играет. Лучше всех третьеклассников и четвероклассников. Чего ей с ними делать!
В этом тоже была своя логика, которая совсем не вязалась со спортивными канонами.
— Ну, а вообще как вы решаете, кому с кем играть? — спросил я и сразу же почувствовал всю глупость своего вопроса.
— По смыслу, — ответил мальчик, с недоумением глядя на меня.
Специально для иностранцев. Каждый раз, когда мне случается встречаться с зарубежными деятелями, занимающимися Севером, они меня спрашивают доверительно: «Скажите, пожалуйста, мистер… (или герр… — мсье, синьоров и т. д. проблемы Севера интересуют реже), они (то есть народы Севера) все-таки вымирают? А если честно?»