О Солнце! Мой любимый свет! Тебя Я больше не увижу.
Мать, ты сказала – смерти нет… А Лысая гора все ближе…
Мать, ты сказала – смерти нет!.. Зачем же ты кулак кусаешь,
Хрипя в рыданьи, в снег браслет, волхвами даренный, бросаешь?!
Ну вот она, Гора! Пришли… Кресты ворон кружат над нами.
Волос в серебряной пыли Марии Магдалины – пламя.
Пришли. Назад не повернуть. Я Крест Мой наземь опускаю.
Так вот каков Голгофский путь: от края радости – до края…
Мать, ты сказала – смерти нет… Глянь Мне в глаза. Да без обмана.
…Какой сочится тихий свет. О мать. Ты светом осиянна.
Прости Меня. Ты знала все. Теперь Я тоже это знаю.
Скрипит телеги колесо.
Прости меня. Прости, родная.
***
“Благословен грядый во имя Господне…”
Коршун звезды выклюет
Он благословен
Заступ землю выроет
Он благословен
Речь твоя – ох, пьяная
Губы деревянные
Я твоя желанная
Будь благословен
Лоб бугрится золотом
Он благословен
Обдай меня холодом
Ты благословен
А не то с ума сойду
Средь тюремных стен
Ворон выклюет звезду
Будь благословен
ЯРОСЛАВСКИЙ ВОКЗАЛ
Средь людей, в толпе вокзальной пробираясь тяжело,
Вижу детский взгляд хрустальный сквозь вагонное стекло.
Это девочка в шубейке жадно пряники жует,
А старуха в телогрейке на спине рюкзак несет.
На беременной цыганке шаль – как талая вода…
И растянуты тальянкой вдоль по рельсам поезда…
Соскочив с подножек, люди улыбаются, идут.
Им Москву на зимнем блюде посеребренной – несут!
Им бы где приткнуться ночку – у своих, чужих людей,
Отщипнуть бы по кусочку хлеба белых площадей…
В черном чугуне вокзала варит варево зима…
Я б вот здесь всю жизнь стояла, да боюсь, сойду с ума –
От седых волос крестьянки, к рынку вызубрившей путь,
Да от ильменской тальянки, раздирающей мне грудь,
Да от воздуха ночного, да от площади живой,
Да от снега ледяного, что гудит над головой,
От стояния на крыше гулко мчащейся страны –
Каждый плач окрест услышан… все огни окрест видны…
И крещусь крестом широким – чтобы ТАК стоять всегда:
До Суда, до Тьмы, до Срока, где – горчайшая Звезда.
БАЛ В ЦАРСКОМ ДВОРЦЕ
О люстра какая! Она как гора снеговая,
Утыканная тысячью праздничных свечек,
Дрожащая в небе, как звездный вечер…
Огни сыплются зернами золотыми
На белые голые сладкие плечи,
На жемчуг в шиньонах, на Царское Имя,
Что светит в полях далече, далече…
И мы поднимаемся плавно, как павы,
По лестнице света, счастья и славы!
О мрамора зубы-щербины,
Земные руины…
О милый, любимый, как страшно…
Так падает в пашню
Зерно золотое…
На бал мы явились с Тобою.
Пока мы друг друга не знаем.
Мы соприкасаемся рукавами,
Тесьмой, бахромой, кружевами,
Локтями, дыханьями, телес углами.
Глаза стреляют и мечут пламя.
Толпа смеется жемчужным смехом.
Меж нами лица, затылки, жизни.
А Ты – моим эхом, а я – Твоим эхом.
И Ты – навеки – моя отчизна.
И Ты – кафизма моя и аскеза,
Мой ирмос, кондак, стихира, стихия!
А в грохоте пламенного полонеза
Царицей проходит моя Россия.
И мы с Тобой ее белый вальс танцуем!
Едим ее рубиновую икру, янтарную белугу!
Ее звездным бокалом звеним, балуя –
И вновь чалые кони – по кругу, по кругу!
Вот Ты ко мне полетел – кренделем локоть!
Я – руку в лайке – на обшлаг сукна-болота
Легла лилия… Я могу Тебя трогать…
В бальном лесу за нами погоня! охота!
Вальс втянул мои косы в воронку
Ветра! Гляди, Царица похожа
На резеду! А княжна Тата – на японку…
А у Стаси такая смуглая кожа…
А у Лелички на груди перлы речные
Светятся, как глаза василиска…
Милый, мы все до того смешные,
Мы же все умрем – люди, птички, киски!
И маленький офицерик, по имени Алеша…
Мне плевать, что он Цесаревич, Наследник!
Он – моя непосильная ноша,
Мой крест чугунный, мой путь последний!
Ах, веди меня в вальсе, кавалер мой,
Целуй россыпь кудрей, лебединую шею!
Мы не в Мадриде и не в Палермо:
Стол среди зала – наша Расея!
Гляди: навалено вперемешку –
Сапоги да лапти, севрюга да семга,
Да светляк лучины из тьмы кромешной,
Да ребенок на печи плачет громко,
Да комья слиплого ржаного чернозема –
То мерзлые орехи, стучащие о крышку
Гроба, исцелованные поземкой,
То жаркие страдные бабьи подмышки…
И мне в танце, милый, так жарко стало!
Соль по спине, по лицу ручьями!
И музыка внезапно, вдруг… ПЕРЕСТАЛА.
Что вы смолкли там, в оркестровой яме?!
А и где наш Царь? я в вальсе Его видала…
Выгнулась лозою – рассмотреть Его улыбку…
Ему б Мономахова шапка пристала,
А носит фуражку с козырьком хлипким!
А усмешка нежная, как у рыбы снулой,
Когда она на рассвете в сетях провисает…
Мне страшно: из-за колонны – косое дуло.
И низка жемчуга летит, косая.
И дождь алмазов. И свечи с люстры.
И снег плечей. И поземка кружев
Пылят, бьют, метут — туда, где пусто,
Туда, где жутко, туда, где туже
Стягивается петля на глотке.
О страшный вальс! Прекрати! Задыхаюсь…
У лакея с подноса падает водка.
И хрустальные рюмки звенят: “каюсь!.. каюсь…”
Милый, ты крутишь меня так резко,
Так беспощадно, как деревяшку,
Ты рвешь меня из времени, рыбу с лески,
И рот в крови, и дышать так тяжко.
И крики, ор, визги, стоны!
И валятся тела! и огни стреляют!
И Царь мой, Царь мой срывает погоны!
И я кричу: “Но так не бывает!”