— Это Йон-Йон, — сказала Элисабет, и я протянул руку. Коротышка изо всех сил сжал мне ладонь.
— Приятно познакомиться с молодым человеком, у которого есть внутренний стержень.
Рядом со мной возникла рассеянно улыбавшаяся Майкен.
— Может, еще кока-колы? Или лучше вина? — спросила она. В одной руке она держала бокал, в другой неоткрытую банку колы.
— Спасибо, все нормально, — я показал свой наполовину полный стакан.
— Может быть, ты не пьешь вино?
— Когда хожу на тренировки — нет.
— Ну и ну! Нужные тренировки?
Она споткнулась на этом «ну-ну-ну», но потом выправилась и вновь произнесла «ну-ну-нужные».
— Я боксер.
— О-о-о! Обожаю бокс! Я, правда, по-настоящему ни одного поединка не смотрела. Но смотрела кино с Робертом, как там его… де Ниро. Ты смотрел?..
— Нет.
— Да ну, смотрел, конечно. Он просто чума! И там играют из «Сельской чести»[19]… интермеццо…
Она обернулась к толстячку с поднятыми солнцезащитными стеклышками.
— Роланд, как называется это, с де Ниро и «Сельской честью»?
Элисабет выдула дым в сторону бассейна. Бассейн у них немаленький. Я еще никогда не видел, чтобы садовый бассейн был таким большим, но с другой стороны, я вообще садовых бассейнов не видел.
— Наверное, на тренировках ужасно тяжело? — сказала Майкен, становясь между мной и Элисабет. Я согласился — тяжело.
— Надо же. — Майкен смотрела на меня, округлив глаза.
— Что «надо же»?
— Да так, в общем и целом. Я сама-то человек неспортивный. Когда-то неплохо метала мяч, но это все мои спортивные достижения.
Элисабет взяла меня под руку и потянула к бассейну:
— Хочешь посмотреть сад?
— Конечно. С удовольствием.
— Она немного назойливая, — пробормотала Элисабет. Мы обошли бассейн. Потом постояли, глядя на Мэларен. Я обернулся на дом.
— Какая у вас большая вилла.
— Да, но мы скоро переедем.
— Да? Почему?
— Он для нас слишком большой. Да и у папиной фирмы дела идут неважно.
Элисабет положила руку мне на пояс и как будто развернула — так, чтобы я смотрел на Мэларен.
— Мне будет не хватать этого вида. Будет не хватать завтраков на веранде и позднего купанья в бассейне, когда над тобой темное августовское небо с миллионом звезд. Любишь плавать?
— Ага, — ответил я. — А где у вас туалет?
— Прямо, потом направо, в прихожей.
— Я скоро, — пообещал я и направился к дому.
В гостиной меня охватило странное чувство. Я был тут в третий раз, и гостиная как будто изменилась, или, может, я сам изменился — неясно.
В туалете было занято. Я вернулся в гостиную, сел на диван и стал ждать.
С верхнего этажа спускалась Патриция. Она надела платье в горошек, а в руках несла мячик — тот самый, с которым играла в день, когда я сто лет назад ее спас. Остановившись передо мной, девочка протянула мне мяч.
— Вот, это тебе. На память.
Я взял мяч, не зная, что мне с ним делать. Мяч был мокрый. Да, они же играли с ним в бассейне.
— Спасибо.
— Хочешь посмотреть мои игрушки?
— Давай.
Патриция снова побежала наверх, я отправился следом. Мы оказались в коридоре второго этажа. На этот раз он выглядел по-другому. Через мансардные окошки лился солнечный свет. Двери комнат были открыты. Патриция остановилась у своей двери и сообщила:
— Я живу здесь.
Я со стуком бросил мячик об пол. От мяча осталось темное пятнышко. Я хотел было еще раз бросить мяч, но он ускакал от меня по коридору и перекатился через порог дальней комнаты — комнаты со старыми газетами и старым ресторанным счетом.
— Я только схожу за мячом, — сказал я.
Мяч закатился под кровать. Я лег на пол. Мяч укатился к самой стене.
Я достал его и, извиваясь, полез из-под кровати. И в последний момент заметил картины.
Я снова нагнулся и посмотрел под кровать.
— Нашел? — крикнула Патриция.
— Вот он, — крикнул я в ответ, а сам вновь сунулся под кровать.
К ней снизу были прикреплены две картины. Не очень большие, но обе подписаны. Одна — Улле Ульсон, вторая — Грюневальд.
— Нашел? — снова крикнула Патриция.
Я поднялся и счистил с себя пыль.
— Конечно.
Девочка по-прежнему стояла в дверях своей комнаты. Я вошел, и она показала мне целую ферму, расположившуюся на кровати.
— Леопарда зовут Килрой, — рассказывала она. — Все остальные — его детки. Всех зовут как меня — Патриция. Но я хочу дать Килрою другое имя. У него теперь два имени. Его будут звать Йон-Йон Килрой, в твою честь. Окрестишь его?