Потом Хольм перешел к попыткам Уллы воспроизвести Бельмана[22]. Элисабет не сводила с меня глаз. Я напрягся всем телом, под мышками сделалось мокро.
Наконец прозвенел звонок.
— Я собираюсь в город, за одеждой, — сказал я и встал. — Поедешь со мной?
Элисабет тоже встала, кивнула. Она явно размышляла над словами Янне.
— Мне нужны джинсы и рубашка.
— Ага.
Застегивая портфель, Янне крикнул мне:
— Можно тебя на пару слов с глазу на глаз?
— Я подожду в коридоре, — сказала Элисабет и вышла, закрыв за собой дверь.
26
О, сестры и братья мои, поведайте мне — откуда приходит ненависть? За несколько дней до Рождества Навозник перекрашивал стулья на кухне. На нем были резиновые перчатки; после каждого стула он освежался пивом. На полу лежали газеты. Мне было десять лет.
Маму мучил прострел в спине; я стоял и смотрел на банку с краской на краю разделочного стола. Каждый раз, когда Навозник макал в нее кисть, я думал: «Сейчас перевернется». «Дай, пожалуйста, стакан воды!» — попросила мама из спальни, потому что едва могла шевельнуться.
«Отнеси ей воды», — распорядился Навозник и макнул кисть в краску, не глядя на меня. Проходя мимо банки, я услышал мат Навозника. «Так тебя и так!» — взревел он, и банка грянулась об пол. «Твою мать!» — взревел он, и когда я обернулся, он наотмашь ударил меня ручкой кисти.
Я упал на плиту, ударился головой и потерял сознание. Когда я пришел в себя, мама сидела рядом со мной на полу. «Этот засранец ее перевернул, пусть теперь оттирает», — услышал я Навозника.
От боли в спине у мамы выступили слезы. Я смотрел на Навозника; он курил сигару, зажав ее обтянутыми резиной пальцами. Над головой у меня, на разделочном столе, лежал кухонный нож. И в голове молнией пронеслось: я всажу нож в эту сволочь.
Сестры и братья мои! Ответьте же мне скорее — откуда приходит ненависть?
— Хороший текст, — начал Янне. — Дома тоже пишешь?
— Нет.
— Пиши. Читаешь много?
— Иногда.
— Читай много, — наставлял он. — И обязательно старайся писать. По полстранички в день. Больше не надо, главное — писать регулярно.
— О чем?
— О чем хочешь. Важна регулярность. Какие книги тебе нравятся?
— Про всякое жестокое.
— Про войну? Детективы?
— Да.
Хольм достал с полки книгу, с которой работала Элисабет. Протянул мне:
— Прочти вот эту.
Я взял. Толстая.
— В ней — про настоящих людей. Короткие фразы, настоящие люди. Вот что надо, когда учишься писать.
— Ага, — ответил я. Янне кивнул.
— Думаю, ты сам понимаешь. Не забывай: по полстранички в день.
Он взял портфель, открыл дверь и вышел в коридор.
Я постоял, слушая, как удаляются его шаги. Чувствовал, что покрылся гусиной кожей; мне хотелось плакать. Не знаю почему. Просто хотелось — и все.
Какое-то время я глядел в потолок, потом взял книгу и вышел в коридор. Элисабет уже ушла. Я спустился в вестибюль. Там было полно народу, многие стекались к входной двери, но некоторые стояли группками, болтали.
Я остановился на нижней ступеньке и заметил Элисабет.
Она стояла у стены, ее окружали трое парней в бейсболках. Самый здоровый упирался ладонями в стену — по ласте у каждого уха Элисабет. Двое других бейсболочных торчали рядом, и у всех троих козырьки были повернуты назад.
Я подошел к ним и сказал:
— Все, могу ехать.
Самый здоровый оглянулся на меня.
— Исчезни, — оскалился он.
— Тебя фрекен Кулакова заждалась, — заметил я. Он развернулся ко мне, выкатил свои мерзкие глаза, верхняя губа топорщилась, как попа годовалого малыша в памперсе.
— Чего-чего? — он поддернул джинсы.
— Иди домой, сунь руку между ног — может, что и найдешь, — посоветовал я.
Здоровяк бросился на меня, но скорость у него была как у черепахи на костылях. Я уклонился, он потерял равновесие, и ему пришлось шагнуть вперед. Бейсболочный обозлился и сделал основательный свинговый замах. Я уклонился и от этого удара и встал в защитную стойку. Услышал крик Элисабет: «Прекратите!»
Кто-то из приятелей здоровяка ударил меня в спину. Удар так себе; крутанувшись, я ответил нападавшему левой в нос. Он отступил, схватился за лицо. Гамадрил с табаком за губой снова нацелился на меня, но я сделал шаг в сторону и ударил левой-правой по ребрам. Он шатнулся, я послал ему хук в челюсть.
22
Карл Микаэль Бельман — шведский поэт и музыкант XVIII века, работал в жанре застольной песни.