– Аэропорты – это кошмар.
– Все не так плохо, учитывая время года.
– Время года? – Гейл сосредоточенно нахмурилась.
– Рождество, – Саманта подняла глаза на мать. – Скоро Рождество.
Гейл в последнюю секунду остановила себя, чтобы не задать вопрос: «И что?»
– Еще уйма времени.
Саманта открыла рот, помолчала и произнесла:
– Чуть более трех недель. Хотя я помню, ты его не любишь.
– Я никогда…
Нет, эту тему лучше не поднимать. Дочери обожали праздники – еще одна черта, связывающая сестер и отдаляющая их от матери.
– Где ты провела День благодарения?
– С Эллой.
– Хорошо. Очень хорошо.
Разговор причинял сильнейшие муки, по сравнению с ними боль от удара казалась незначительной. Сколько осталось времени до возвращения медсестры? Она так ждала дочь, а теперь, когда та здесь, не представляет, что сказать.
– Спасибо, что приехала.
– Да, конечно.
И потом очередная неловкая пауза. Со стороны могло показаться, что разговаривают два незнакомых человека. Гейл ухмыльнулась про себя, решив, что это очень точное определение. Пять лет – огромный срок. Интересно, чем дочери занимались все это время? Чего добились? Явно многого, что доказывают дорогие часы на руке. Гейл боялась спросить, как идут дела, Саманта может вспылить и разорвать ее в клочья. Одной травмы вполне достаточно.
– Мой личный помощник с трудом тебя нашел. Ты не говорила, что переехала.
Саманта повела плечами:
– Не говорила.
Она посмотрела на часы, совсем не изящные, а массивные, с круглым циферблатом, закрывающим все запястье. Они громко заявляли, что Саманта Митчелл ценит свое время и управляет жизнью.
Гейл ощутила прилив гордости. Значит, все же она многое делала правильно, хоть дочь и не оценила ее вклад в воспитание личности.
– Я так рада тебе, Саманта. Мы слишком долго не виделись.
– Да.
– Почти пять лет.
Дочь смахнула несуществующую пушинку со свитера.
– Пять лет, один месяц и несколько дней.
Она помнит с такой точностью?
Лучше, конечно, сделать вид, что того злополучного последнего разговора попросту не было, но сознание напоминало о нем мигающим неоновым светом в голове. Гейл чувствовала, что надо его погасить, бороться с воспоминаниями, если хочет наладить хорошие отношения с семьей. Она была готова двигаться вперед, сказать и сделать все для установления мира, все, что потребуется.
– Наша последняя встреча закончилась неприятно для всех нас. Признаю, я, возможно, была неправа, но пойми, очень сложно…
– А сложно быть не должно, – Саманта подняла голову и посмотрела прямо в глаза матери. – Мы собрались, чтобы отпраздновать поступление Эллы на первую работу учителем, она ждала от тебя одобрения и поддержки, а получила порцию критики и осуждение.
– Я лишь хотела, чтобы она не останавливалась на достигнутом, продолжала развиваться.
– Тебе хорошо известно, как ей важно осознавать, что мать ею гордится, важно твое мнение, похвала, ты очень много для нее значишь. А в результате вместо поздравлений Элла услышала слова, способные уничтожить всякое удовольствие от достижения цели, как и желание ставить новую.
– Она наконец-то добилась, чего хотела, я, разумеется, была рада…
– Ты даже не представляешь, какой удар ей нанесла. Она так о многом хотела с тобой поговорить.
Саманта резко встала, уронив сумку на пол, и быстро прошла к окну, даже не взглянув на нее.
Элла хотела о многом с ней поговорить?
– О чем же?
– Уже не важно. – Дочь резко повернулась. – Она скоро приедет. Пожалуйста, будь с ней мягче.
Мягче? Какая польза от мягкости, если жизнь постоянно бьет по голове? В этом случае нужна броня, стойкость и верная стратегия. Неужели люди этого не понимают?
Гейл знала, что лучше промолчать. Надо любым способом наладить отношения с дочерьми, поэтому она будет хвалить Эллу, даже если выяснится, что за пять лет она сменила десять работ. А свое мнение не выскажет, будет говорить то, что они хотят услышать.
– Буду рада ее увидеть. Она живет здесь?
– Нет, мы переехали почти одновременно.
– Не скучаете по Манхэттену? Мне кажется, я бы точно скучала.
– Но мы не такие, как ты. Все люди разные, и мы в том числе.
Зазвонил телефон, Саманта достала его из кармана и внимательно посмотрела на экран.
– Она поднимается. Пожалуйста, мягче и добрее, да?
– Да. Мягче и добрее.
Почему она опять повторяет одно и то же? Разве принятие неверного шага ребенка – проявление доброты? «Катастрофические последствия неминуемы, о чем ты только думала, принимая это решение?»