— Я тебя хочу. — Кен даже не потянулся к сигарете. Он уверенно смотрел в колючие смеющиеся глаза.
— Извольте, хреновуха-с, — официант водрузил на стол запотевшие граненые рюмочки и графинчик с мутной жидкостью. — Сударыня, прикажете хреновухи? — обратился он к Кристине.
— В самый раз, голубчик. — Кристина почувствовала вкус к игре в русское дворянство. Она с удовольствием следила за тем, как вязкая с мороза жидкость медленно наполняла ее рюмку. Исполнив ритуал, официант бодро объявил:
— Пирожки прибудут сию же минуту.
— За тебя, — уверенно предложил Алехин. Они чокнулись. Кристина пригубила хреновухи, зажмурилась как кошка и промурлыкала:
— Прелесть. И ты тоже прелесть. Я хочу тебя, Кеша. Я хотела тебя всегда.
Алехин все-таки закурил. Он был готов к чему угодно, к уничтожающему сарказму, к тому, что его пошлют, но не к признанию в любви.
— У меня голова идет кругом, — наконец выдавил он.
— Странно у тебя устроена голова. За месяц убили трех близких тебе людей, тебя самого чуть не размазали по асфальту, твоя компания влипла в жуткую аферу, а ты думаешь только о том, как затащить уже немолодую бабу в постель.
— Пирожки-с, — расплылся в лучезарной улыбке официант и водрузил тарелку с пухлой янтарного цвета выпечкой на край стола. — С ягнятиной, капустой, мясом и грибочками, — смачно объяснил он. — Приятного аппетита, сударыня, приятного аппетита, сударь.
— Ты себя чувствуешь сударыней? — улыбнулся Кен.
— Я себя чувствую счастливой, — она опрокинула остатки хреновухи. — И еще я себя чувствую совершенной дурой. Зачем мы с тобой играли в кошки-мышки почти целый месяц? Ума не приложу.
Смоленская набережная
— Так-так. Лэптоп марки Apple, уже второй, только черный. Первый, ну, тот, что мы видели в гостиной Алехина, был белого цвета. Максим Самойлов говорил, что украденный из его квартиры лэптоп Филиппа Романова был черного цвета и лежал в портфеле марки Prada.
— В таком? — устало спросил Севостьянов, протягивая другу расстегнутый портфель, валявшийся на диване в кабинете Алехина.
— Он, точно он. Черный с металлическим треугольником, в который вписан логотип.
— Тоша, ты совершенный лох. Таких портфелей тысячи. Это один из самых ходовых аксессуаров Prada.
— Ну это у вас там в ФСБ путинский гламур, как выражается Алехин, а из нашего окошка — только улица немножко, сор и всякое говно, лучше не глядеть в окно.
— Что еще тебе известно про пропавший компьютер?
— Сейчас… Да вроде ничего особенного. Постой… Максим говорил, что… — но Липатов не закончил. Он как завороженный смотрел на слегка покривившуюся клавишу F7.
— Ау? Чего ты там увидел, — устало осведомился Севостьянов и приблизился к столу.
— Это он, блядь! Максим говорил мне, что у компьютера Филиппа отвалилась клавиша F7, — Липатов держал в руках маленький аккуратный прямоугольник. — Они еще незадолго до смерти ругались из-за нее. Максима раздражало, что Филипп месяц не может добраться до сервиса Apple и починить клавиатуру.
— Так, — жестким тоном начальника сказал Севостьянов. — Звони за ордером. Живо, это уже серьезно. Это не часы Jager-LeCoultre с убитой герл-френдихи. — Севостьянов имел в виду их предыдущую важную находку. На прикроватной тумбочке в спальне Алехина они обнаружили часы, которые пропали из квартиры телезвезды Алисы. Тогда сдержанный страж суверенной демократии заметил, что любая женщина после хорошего секса вправе забыть свои часы на тумбочке у любовника. Но только мудак будет раскидывать по видным местам украденные из квартиры убитой вещи.
Ночь, улица, фонарь-1
Кен и Кристина вышли из «Пушкина» в девять. Алехин еще раз предложил ее проводить, но Кристина мотнула головой. С Алехиным такое случалось и раньше: «Слишком хорошо, чтобы быть правдой». Кристина еще в ресторане объяснила, что не готова к ночи любви из-за месячных. Она так и сказала, без всяких сложносочиненных историй, которых Алехин выслушал кучу с десятого класса школы. Тогда на чьем-то дне рождения он заперся в туалете с девчонкой и она на ходу придумала эпос про страстного друга из «А» класса, который сейчас придет на вечеринку и убьет их обоих, потому что его брат сидел. Через пару дней она сама позвала Кена к себе домой — родители уехали на дачу. Алехину было велено одеться так, чтобы его никто не узнал, и войти в подъезд только в том случае, если не будет хвоста. Хвоста не было и они первый раз трахнулись.