Николай смиренно прикрыл глаза, а потом ответил:
— Ну и ты, цезарь, не помолодел. Власть приличествует людям мудрым. Годы же есть зерцало мудрости.
— О, узнаю своего Клауса, — весело ответил Оттон. — Складно излагаешь, — он дружески потрепал монаха по плечу, — хороший моему Галлу будет аббат. Где тут палка, что я должен тебе вручить?
— Святой пастырский посох, цезарь, находится в зале капитула.
— Ну пошли, а потом выпьем — во рту пересохло, — цезарь обнял Николая, обдав запахом лука и гнилых зубов.
— По обычаю нашему, господин, надлежит нам тебя прежде восславить. — Николай сделал знак наставнику школ, стоявшему рядом с отроками, облаченными в белое, и тот взмахнул руками. Отроки старательно, а оттого монотонно запели по-латыни:
Когда дети в третий раз обреченно повторили эти слова, Оттон, не понимавший по-латыни, спросил Николая:
— О чем поют, отче?
— Ликуют, цезарь, что ты приехал.
— А-а, — глубокомысленно протянул Оттон. — Ну, пойдем, выпьем уже.
Николай сделал знак наставнику школ, и мальчики умолкли. Оттон дружески обнял монаха, который рядом с его грузной исполинской фигурой казался щепкой, и властно повел к воротам храма. За ними осмелились следовать немногие.
— Стар я стал, — сказал Оттон. — Сына моего Людольфа пережил, дочу схоронил. Брат мой, епископ Бруно Кёльнский, хворый совсем, умру я скоро, Клаус.
— Времена и сроки одному Господу ведомы, ты же, господин, не должен таких речей говорить. Цезарь вечен.
— Как же я вечен?
— Два у тебя, господин, тела: одно умрет, а другое — никогда, ибо власть не умирает. Твоя власть есть симулякрий божественной монархии… — Оттон остановился и с интересом взглянул в глаза монаха:
— Симухряклий?
— Симулякрий, господин. По-латыни это значит образ, подобие.
— Ты хочешь сказать, что моя власть подобна власти Бога?
— Точно, цезарь, и так же, как Бог бессмертен, бессмертен цезарь. Так же, как Бог, милостив цезарь и справедлив, а если и совершает что-то неподобающее, то делает это не цезарь, а человек по имени Оттон…
На лице императора отразилось мыслительное усилие, но через мгновение он воскликнул:
— Это же здорово!
— О том, цезарь, я тебе и говорю: твой образ важнее твоего бренного усталого тела. Ты велик, сколь бы ни был мал и немощен. И подданные твои должны знать про твое величие, а про все остальное пусть один Господь ведает.
— Хорошее слово «симухряклий». Надо бы запомнить, — глубокомысленно подытожил Оттон.
Дверь в клауструм располагалась в северной части алтаря, то есть по другую сторону от лестницы в крипту святого Галла. Мирянам — так же как и к священному сосуду тела Галла Исповедника — входить в покои монашеские не подобало. Оттого и называют покои эти «клауструм», ибо затворились братья от мира в обособленном помещении. Не место в жилище слуг Божьих суете и соблазнам. Конечно, для цезаря и ближайших его сделали исключение. Правда, мечи пришлось оставить у входа — в доме ангелов негоже бряцать железом. Один Оттон не расстался со своим клинком. И не потому, что среди кротких братьев, единственное оружие которых — молитва, грозила ему опасность. Господом дарован меч цезарю для защиты слабых и униженных, а потому он является симулякрием божественной справедливости. Через него угодно Отцу небесному вершить свой суд на земле: карать гордых и оберегать гонимых.
Николай повел императора сначала в ризницу, дабы господин Оттон мог утолить мучавшую его жажду, а братия — занять места в зале капитула, ибо не подобает великим приходить раньше малых. В ризнице брат виночерпий уже приготовил лучшего монастырского вина. Цезарь, как свойственно народу саксов, пил вино охотно и неразбавленным.
— Зажевать бы, — сказал августейший господин, вытирая могучей рукой бороду, окрасившуюся в багрянец.
— После обряда инвеституры, цезарь, помолимся в храме вместе с клиром и народом, а уж потом пригласим тебя разделить нашу трапезу.
— Э-э, отче, хлебушка бы или колбасы, — сказал лукаво император. Николай, услышав слово «колбаса», вздрогнул и подумал: «Пропали мы. Где ж в святом месте колбасу взять?» Кивнул господину с покорностью, а сам попросил брата виночерпия принести чего-нибудь съестного.
«Как же, колбасы захотели?! — бурчал себе под нос брат виночерпий. — С неба разве что упадет, отродясь этой нечисти в стенах обители нашей не было. Одна надежда — брат Веринхар, у него всегда что-нибудь припасено, если хорошо попросить». Виночерпий, как и Николай, происходил из Реции, а потому не слишком надеялся на расположение алеманна Веринхара, но дело-то государственной важности. Брата Веринхара виночерпий застал на кухне: тот отдавал распоряжения многочисленным слугам и монахам.