— Ну а тебе-то что, Виктор? — неприветливо встретил келарь виночерпия.
— Августейшему величию угодно закусить вино колбасой или чем-нибудь… — Виктор не успел договорить.
— Августятское величье изволило привести такую ораву нахлебников, что не знаю, чем мы-то брюхо набьем. Разве видениями отца Николая, — злобно отвечал брат Веринхар. — Шутка ли — явиться с такой армией: без малого 300 голов, будто не к святому Галлу приехал, а к злодею Беренгарке.
Пока братья препирались, господин Оттон осушил весь кувшин, размяк, порозовел и спросил Николая:
— Отче, вот скажи мне, уважешь ты меня или не уважаешь?
— Уважение к тебе, цезарь, мне Господом заповедовано. Грех великий не уважать помазанника Божьего и отца отечества.
Услышав смиренную речь Николая, император по скромности своей решил святого Галла просьбами долее не обременять, а изъявил готовность следовать в зал капитула без промедления.
В зале капитула собралась вся братия святого Галла, за исключением тех монахов, кому послушание выпало особое. Брат Веринхар хлопотал на кухнях, брат виночерпий раздобыл-таки кусок свиной колбасы и прибыл в опустевшую ризницу, а брату Филиппу келарь приказал поставить в крипте свечи поярче, да разместить там мягкую расшитую подушку, чтобы господин наш колени свои в молитвах усердных не повредил. Филипп был юношей знатного рода, мятущимся и беспокойным. Хотя святой Галл всегда имел монахов только свободных, более знатные все же чаще сбиваются с пути. От старших братьев Филипп слышал о многих тайнах крипты святого Галла Исповедника, но впервые поспешал туда без сопровождения в пустой надежде тайны эти разгадать.
«Спасибо брату Веринхару, — думал Филипп. — Он хоть и груб да к греху содомскому вынуждает то угрозами, то посулами, но знает, чем угодить». Подушку Филипп зажал под мышкой, а в руках держал пять толстых свечей, лелея надежду при помощи столь ярких источников света хорошенько исследовать потаенное подземелье. В храме Божьем собрался народ и войско господина нашего, ожидавшее выхода императора с новым аббатом. Монаха, смиренно поспешавшего в крипту, никто не заметил. Все были заняты разглядыванием причудных росписей, покрывавших стены базилики, ибо сказано святым папой Григорием: сие есть Библия для неграмотных. Филипп вошел в узенькую дверцу с юга от алтаря и спустился по извилистой лестнице в подземную камеру. Здесь было темно. Брат постоял немного, чтобы глаз привык к мраку, и как только различил в небольшом отдалении слабое мерцание света, тихо направился к нему.
На полпути Филипп сильно нагнулся, помня о низком входе в крипту, который однажды уже покарал его за гордыню ударом каменным. Благополучно миновав Сциллу и Харибду сию, монах вступил в могилу святого Галла Исповедника, осенил себя крестным знамением и возликовал. Канделябр при саркофаге чудотворца напоминал курительницу: в медную чашу, наполненную песком, были воткнуты свечи. Ничто не мешало поставить туда новые и получить таким образом вдвое больше света. Положив подушку перед саркофагом, юноша приступил к осуществлению своего пустого замысла. В крипте изрядно посветлело, и Филипп без труда заметил то, что тьма скрывала от взглядов любопытствующих непроницаемым покровом. В северной стене имелась небольшая щель. Казалось, что каменная кладка в этом месте не выдержала тяжести храма Божьего и слегка подалась вперед. Филипп взял свечу и поднес к отверстию. Пламя затрепетало.
То ли от возбуждения, то ли от страха Филиппа пробил озноб. Он осторожно просунул пальцы, взялся за холодные камни и потянул на себя. И — о чудо! — кусок стены мягко подался вперед, и перед монахом открылся темный лаз. Согнувшись, он вступил туда, оберегая ладонью язычок пламени, и сделал несколько шагов. Из чрева земли раздавались голоса. Брату стало не по себе, но суетный нрав победил страх естества, и Филипп пошел на звуки. В небольшой нише голоса звучали совсем отчетливо. Монах принялся яростно осенять себя крестным знамением, полагая, что тут живут духи, но затем прислушался. Один голос был постарше, другой помоложе:
— Брат, говорю тебе, забыли они про енту колбасу, поделим ее. Пахнет-то как, шельма!