С Раздельной спустились на перемычку, сгрудились в кучу. Эрик жестом приказал сесть на рюкзаки, жестом пригласил Смирнова и Медведева, что-то им объяснил, указывая на край перемычки, противоположный атаке ветра. Некоторое время я видел, как ураган драл и трепал Влада и Володю, когда они отходили от нас. В нескольких десятках метров можно было различать лишь их силуэты. Один забил ледоруб в фирн для страховки и через него стал выдавать веревку напарнику. Второй, упираясь от ветра , аккуратно щупая почти каждый шаг ледорубом, двигался вперед. Остановился, пошел вправо, затем влево, жестом показал что-то страхующему и скрылся за перегибом. Минут через пять появился, подтягиваясь на веревке, вернее, используя ее в качестве подстаховки для движения против ветра. Скоро оба подошли к Эрику и стали что-то ему объяснять.
У меня довольно сильно замёрзли руки и ноги. Ноги с наветренной стороны совсем задеревенели, движением их не отогреть. Пока ничего не оставалось, как среди этого погодного кошмара просто ждать... Что же будет дальше, какая поступит команда? В такой ситуации от одного грома ревущей атмосферы ничего не стоит поддаться панике. Но спокойные лица Ильинского, Запеки и других ребят вселяли уверенность. И мысль: «Ведь это пик Ленина зимой. Наверное, так и должно быть». И сразу вроде и тычки струй в спину становятся не столь резкими, вроде и холод меньше. Ноги... ну, ноги, наверное, и должны так мерзнуть. Все становилось на свои места.
Вот какие-то жесты Эрика, все потянулись к краю перемычки. Там действительно тише, но сплошной душ фирна и льда. В этой леденящей кутерьме на порожке, у самого краешка, установили две палатки. Пристраховали их крючьями и забрались внутрь. Тут только заметил, что все оглушены. Лишь через некоторое время начались разговоры. Из соседней палатки голос Эрика:
— Ночью-то должно поутихнуть. Думаю, что к утру прояснится.
Некоторое молчание, затем тот же голос: — Я такого еще не видел.
Всю ночь стенки палатки хлопали над нашими головами. Утром ветер не стих. Пока мы сворачивали лагерь, я видел, как Влад Смирнов пытался вылезти на перемычку, но стоило ему только подняться над краем, как ветер возвращал его кубарем в «исходное положение» — на три-четыре метра ниже. Так повторялось несколько раз. Наконец он выбрался и принял наверх Медведева. Еще не все были готовы к выходу, а ушедшая связки появилась вновь и сказала, что движение совершенно невозможно. Решили выкопать в снегу пещеру и в ней переждать непогоду. На это ушло пять часов. Я мог стоять под сводами пещеры во весь рост, слегка пригнув голову. На полу расстелили палатки, рюкзаки, сверху положили спальные мешки.
Уже третий день сидим в пещере. У многих ребят вялость, плохое самочувствие. Я вызвался дежурить. Сегодня утром засыпало входы в пещеру, и я проснулся от того, что нечем было дышать. Медленно подполз к выходу и начал его раскапывать. Дыхание тяжелое и частое. Наконец пахнуло свежестью. Снаружи все тот же вой ветра. Вчера вечером, когда мы засыпали в своих спальниках, под нами гукнуло, треснуло и было слышно, как что-то долго падает куда-то вглубь. Воцарилась напряженная тишина. Я спросил у Эрика:
— Что это, а?
— Ничего... Если что — и икнуть не успеешь.
— Наверное, на трещине расположились, — предположил Запека.
Позавтракали. Продуктов осталось мало. Пошли разговоры,что, возможно, только часть группы пойдет на вершину, а остальные вниз. Когда все расползлись по своим спальным мешкам. Ильинский сказал:
— Ну что, мужики? Что дальше-то делать будем? В пещере долго не высидим. Нужно решать — вверх или вниз? Валера, — обратился ко мне Эрик, — уж коль ты с краю, давай с тебя и начнем.
Я ответил, что если будет организовываться штурмовая группа, то хотел бы оказаться в ее составе. Что-то в этом же духе сказал Володя Чумаков. Большинство, трезво оценивая обстановку, голосовало за спуск. Было принято решение, что завтра с утра все уходим вниз. Рация не работала уже несколько дней, замерзло питание. В таком урагане палить ракеты бесполезно. Если что, помощи ждать неоткуда. Рассчитывать можем только на свои силы на много дней, на много-много километров.
Пещера от нашего дыхания осела, передвигаться в ней можно только ползком на четвереньках. Потолок набряк водой, отяжелел и кое-где начал отваливаться пластами на пол, на спальные мешки, на одежду. Куда шлёпался пласт, все промокало насквозь. Мы пытались заблаговременно снимать набрякшие пласты, но не всегда вовремя это делали. Наверное, только в книгах пишут об уюте и тепле о пещерах. У меня же осталось и впоследствии утвердилось о них мнение как о преисподней. К моменту выхода половина или, по крайней мере, добрая часть вещей была мокрой.
Общий выход назначен на 9.00. Встали в шесть при свече и начали «ленивые» сборы. По готовности ребята выходили на волю и ждали у входа. Разница между первым и последним из собравшихся составила примерно час. Первые достаточно промерзли. Рев и треск снаружи усилились. Перед тем как вылезти из пещеры, предвидя ожидание, я надел маску. Ее из своей меховой шапочки сшила мне мама. И теперь лицо не так страдало от холода.
Движение начали двумя связками. Первая Смирнов—Медведев—Чепчев — Гульнев—Дзарахохов—Воробьев. Следом вторая: Ильинский — Запека—Чумаков и я. Первая уже минут 10-15 как ушла. Наконец двинулись и мы. Вышли за перегиб и вновь окунулись в жуткую свистопляску злых духов. «Карнавал» набрал полную силу и был в разгаре. Первую связку не видно. У нас впереди идет Эрик, затем Чумаков, я и замыкает Запека. Левой рукой пытаемся хоть слегка перекрыть ревущий ПОТОК, лица полуповёрнуты от ветра. Чумаков и Запека без масок. Веревка между нами под напором ветра опять натянута дугой. Ногу ставишь на ощупь. Движение вперед медленное, если кто-то что-то не надел в пещере, здесь эту ошибку исправить невозможно. Низовая струя сильно хлещет по ногам, и приходится удивляться тому, что мы еще удерживаемся. В этот момент не двигаешься, пережидаешь, пока чуть уймется стихия. Сам по себе тридцатиградусный мороз не страшен, но в сочетании с высотой 6000 метров и ураганным ветром... Вижу, как впереди Чумаков оступается в неширокую трещину, некоторое время просто стоит на одном колене. Потом происходят совсем непонятные вещи. Володя становится на второе колено, а может струя воздуха заставляет его это сделать. Снимает с полувытянутой руки рукавицу, которую в мгновение ока уносит в никуда. То же самое делает со второй. Ильинский впереди на таком расстоянии, что деталей видеть не может. Он только ждет, когда Володя встанет. Я подхожу к Чумакову.
Рыская под напором ветра, двигается к нам и Запека. Володя,видимо, уже инстинктивно, пытается спрятать оголенные кисти рук в рвущиеся на ветру складки одежды. Голова опущена. Тут я понимаю, что с парнем что-то не то. Запека резко рванул его сзади за капюшон пуховки и принялся бить по лицу. Лицо окрасилось кровью, мелкие брызги даже сносило на меня. Только иногда я улавливал злое: «Встать! Встать!». Наконец услышал: «Хватит. Не надо. Встаю...»
Запека махнул мне рукой, чтобы я подошел. Мы забросили руки Володи к себе на плечи и медленно повели его вверх, вслед за Ильинским. Запека вытащил из-за пазухи свои запасные рукавицы, и мы с трудом, на ветру, надели их на уже бесчувственные руки Чумакова. Метров через пятьдесят сняли с него рюкзак и спрятали в скальных выходах, надеясь, что как-нибудь летом заберём. В рюкзаке была палатка. Другая, единственная теперь на десятерых, оставалась у меня. Больших усилий стоило нам преодолеть этот небольшой подъем на Раздельную. Теперь предстоял спуск. Одна надежда — сейчас увидим своих и они помогут. То и дело приходилось поправлять рукавицы на Володиных руках. Лицо — нос, губы, щеки, часть подбородка у него были желто-белого цвета. Запомнилось еще свирепое, без маски, лицо Запеки. И крик, которым он хотел перебороть, заглушить этот ад: