На пути Каушальи вырос продавец фруктов, несший на плече огромную корзину с яблоками. Она, с шумом и сопением, как боевой слон, врезалась в изогнутую руку продавца, которой он придерживал корзину за верхний край.
Тот, выронив корзину, рухнул на дорогу. Яблоки с увесистым гулом высыпались и, как русские сказочные румяные колобки, раскатились во все стороны.
Бадринатх, наступив на подвернувшийся под ногу сказочный плод, растянулся поперек дороги и минуты две лежал неподвижно, как обломок мачты, выброшенный на берег приливом. Потом с трудом поднялся и попытался догнать Каушалью, но безуспешно — он сокрушенно понял, что выбыл из игры.
Слева, со стороны зеленого поля, трусцой бежала группа девушек с клюшками в руках. Это были игроки женского хоккея на траве.
Каушалья, махая им руками и указывая на бегущую впереди Гиту, кричала:
— Девушки, милые, догоните, остановите мою племянницу, она сбежала из дома!
Хоккеистки, вняв крикам и просьбам, бросились в погоню за беглянкой.
Путь Гите преградил высокий забор. Еще минута, и девушки с клюшками настигнут ее. И тут ей на глаза попался лежавший на траве длинный бамбуковый шест диаметром не менее дюйма.
Не долго думая, она быстро схватила шест и замахнулась им на приближавшихся хоккеисток, которые, в ужасе, шарахнулись в сторонку и застыли на мгновение. Гита, с разбегу утвердив противоположный конец бамбуковой палки в земле, покрытой зеленым бархатом травы, взвилась в небо, как яркий спортивный стяг, и перемахнула через забор с изяществом заправского прыгуна с шестом, взявшего очередную высоту.
Каушалья и шофер, увидев издалека это зрелище, остановились, как вкопанные.
Пораженная Каушалья тяжело дышала. Она не могла вымолвить ни слова.
Гита удачно приземлилась на поляну, засеянную травой.
В стороне тянулся длинный ряд гаражей. Рядом с нею стоял серо-голубой «Форд». Водителя в нем не было.
Не раздумывая, она неслышно, как тень, подошла к машине, открыла заднюю дверь, которая была не заперта, и, через секунду очутившись в машине, легла на заднее сиденье, свернувшись «калачиком», с трудом переводя дыхание…
Зита подошла к остановке и села в первый попавшийся автобус. Куда он шел — ей было безразлично.
Минут через десять езды у нее перед глазами замелькали места, знакомые со вчерашнего дня.
Автобус пересек узкую пыльную улицу и, вырулив на широкое шоссе, остановился у невысокого моста.
Зита, вздрогнув, быстро встала и вышла из автобуса.
Рака, в клетчатой рубашке с короткими рукавами, держал в руке длинное бамбуковое удилище и, не отрываясь, смотрел на подрагивающий пробковый поплавок с гусиным пером. Соломенная шляпа, надвинутая на лоб, защищала его глаза от закатных лучей. Он сидел на большом валуне, широко расставив загорелые ноги в закатанных до колен штанах. На его груди блестела серебряная цепочка с небольшим кулоном.
Чино, с удочкой поменьше, стоял неподалеку по колено в воде.
Солнце, медленно угасая, вот-вот должно было коснуться горизонта. Легкий ветерок морщил поверхность воды.
— Рака, — обратился к хозяину мальчик, — на ужин нам хватит. Пора домой.
— Подожди, еще одну, и все, — ответил Рака.
От воды веяло свежестью, пахло рыбой и водорослями.
— Где Гита, где она шляется? — проворчал Рака.
— Есть захочет — придет, куда она денется. Без вас, хозяин, она не сможет прожить! — рассудительно заметил Чино.
— Уж больно она обидчива, — продолжал, не слушая мальчишку, Рака.
И вдруг поплавок исчез. Рака, растерявшись, впопыхах сделал подсечку. Удилище изогнулось. Ощутив в руке тяжелое и тупое подергивание, Рака медленно вытянул из воды красивого серебристого карпа.
— Вот так удача, Чино! Кому везет в карты, не везет в любви, — сказал Рака.
Чино сиял.
— Хозяин, а ты удачливый! Я еще ни одного карпа не поймал, — обиженно проговорил Чино.
Рака снял с крючка карпа, величественно сияющего серебряной чешуей, как парчовый халат раджи, и опустил рыбу в садок. Карп, мощно ударившись о прутья, притих.
Рака посмотрел на закат и увидел на мосту фигуру девушки в белом сари. Он невольно залюбовался плавными и стройными линиями ее фигуры.
Зита, вся дрожа, стояла у перил моста. Ее почти не видящие глаза были обращены к закату. Легкий ветерок колебал края белого сари. Она остро чувствовала пустоту вокруг себя. В ней окончательно переломилась та твердая вера в счастье и жизнь, которая была прежде.
— Боже, у меня никого нет, никого, кроме тебя! Мне… мне остается только одно… — Это были последние слова Зиты.