Хотя Артем прекрасно помнил, что так оно и было когда-то, но трехлетний опыт жизни после Этого, даже у него вызвал холодок по спине при виде такой жути, чего уж там про ребенка говорить. Куры на свободе, не в клетке с двойной решеткой, да еще в таком количестве, могли означать лишь одно — в доме катастрофа, ни при каких других условиях ж и в ы х кур никто не отпустил бы вот так вот по двору гулять — слишком уж был велик риск зомбануться у этих птиц. Именно по этой причине с курями сейчас почти никто не связывался — отличить зомбокурицу от еще живой было довольно сложно — с их-то дергаными движениями и поворотами головы, так что не один фермер очень удивился, когда растимые им Хохлатки и Чубатки начали вдруг рвать его на части выросшими в клювах зубами. Разве что, кто еще кролей держал… ну, те и кур, и то, только в клетках… Собака, лежащая сзади, и никак не реагирующая при виде зомбокур, означала в свою очередь, что она — тоже зомби, а значит вот-вот нападет на девочку. Наверняка им крепко это вдалбливали на занятиях по безопасности. А их, в Васильевке, жизнь и так научила… Вот только так и не удосужился узнать, чего их батя, кстати, курвами называет? Женщина начала что-то возмущенно выговаривать продавцу, тот оправдывался, но Артем уже отошел от прилавка, и слышал только отдельные слова: "…Агния Барто… Детская литература… в жопу твою литературу…"
Старый с Крысоловом шли впереди, и чуткий слух Артема ловил все то, о чем они переговаривались:
— …Ну почему Средневековье? Нормальный поселок. Не хуже чем прочие…
— Да ты посмотри, как быстро…, ну, не знаю…, л и н я е т все. Вроде и не так давно было — три года прошло. В Москве, Нижнем — там не так заметно, ну Питер еще. А отъедь чуть подальше — и все, как машина времени заработала. Ты еще учти: все сейчас раздроблено, прямо как во времена Ильи Муромца: достаточно одного Соловья-разбойника, пардон, продвинутого морфа, в удобном для сообщения месте, чтобы целые районы оказались отрезанными от цивилизации, и начали жить по совершенно своим, обособленным законам — как на острове. Достаточно вспомнить, как мы сюда добирались, не по трассе.
— Да не может общество так быстро пройти все эти стадии.
— А ты вспомни — в девяностых много времени понадобилось, чтобы из вчерашних пионеров получились вполне ничего себе бандиты — ничем не хуже каких нибудь мальчиков Аль-Капоне. А потом, после Этого — чтобы из хирурга и биолога — между прочим, в белых халатах! — пара охотников за морфами? Да и вирус этот… Ну, кто из высоколобых мог когда-нибудь предположить, что обыкновенная домохозяйка за пару с небольшим дней может мутировать в жуткую тварь — стоит ей только собственным мужем подзакусить хорошенько — предположи только такое, сразу привели бы сто и один аргумент, почему такое невозможно…
— Прямо, как Парижская Академия Наук, отрицавшая падение метеоритов…
— Ага. И, знаешь, насчет этого вируса у меня ощущение, что он не только на трупы действует, но и на всю цивилизацию.
— А что сейчас наша цивилизация, если не труп? — в голосе Крысолова Артему послышалась горькая усмешка.
— Вот! И, мне кажется, что как обыкновенный труп морфирует, стоит ему лишь добраться до подходящей пищи, так и наша недоумершая цивилизация сейчас тоже усиленно изменяется, причем жутко быстро — то, на что раньше уходили века — сейчас вполне может быть пройдено за несколько лет. И что из нее получится — мне, честно говоря, и видеть не хочется, и Слава Богу, что не придется…
Артем слышал все это, но понимал немного, тем более, что они зашли на базар. Над всей территорией из динамиков хрипло рокотал голос барда, Артем помнил его, еще до Этого по "Шансону" крутили:
— "…И стоит на пути-и-и
Толпа мертвых друзе-е-ей
А нам надо пройти-и-и…"
Надрыв в голосе звучал нешуточный, так что прямо и верилось, что певец действительно бродил"…па кр-рававой р-расе…", выбираясь из концертного зала, где с ним Эта Херня приключилась.
Прямо у входа были вкопаны две п-образных виселицы, сваренные из железнодорожных рельс. На перекладине дергались два свежих зомбака, с одинаковыми картонками на шее: " Фальшивотаблетчики". Судя по тому, что висели они на цепях — в поселке учли печальный опыт многих поселений, где тоже так вот вешали на веревках — а потом любовались на дрыгающих ногами в "долгом танце" зомби. Не учитывалось только одно: зомбак — не просто труп, и даже не человек, отдыхать ему не нужно, тем более при постоянном стимуле в виде пялящихся зрителей — а потому веревки повешенных перетирались в один-два дня, особенно, если экзекуция была проведена на суку какого-нибудь живописного дуба с шершавой корой. Хорошо еще, если это происходило днем, когда был хоть какой контроль, а бывало и ночью "желуди" опадали, так что уже к утру палачи присоединялись к своим недавним жертвам…
Сразу было видно, что поселок — богат, богат как какой-нибудь арабский эмират былых годов. Это было видно даже по тому, что из массы вещей, выложенных на продажу, добрая половина была из тех, что никогда не пригодится не то что в в деревне, а даже и в довольно крупном городе. Здесь же один ряд электротоваров поражал воображение — ну ладно, там утюги — это-то добро продавалось везде, где было электричество, разве что в Васильевке и ей подобным местам, быстро освоили глажку чугунными сковородками с углями, хоть, по совести-то говоря, и гладили что если — так на Новый Год. Так ведь помимо утюгов продавались и телевизоры, и двд — шники, и даже такая экзотика как микроволновки и какие-то странные квадратные штуки с дырками. Артем спросил, чего это — торгаш ответил "тостеры, хлеб печь". Как его можно в такой крохотуле испечь? И покупали же такую хрень… А чего не покупать, если генераторы — вон они? Новенькие. Мысленно он ругнул Серегу-торгаша, который приволок ним какой — то подержанный генератор, содрал за него семь шкур, да еще и ныл потом, что мол, чуть не себе в убыток вез такое сокровище… Несмотря на видимую беспечность и шумный торг, среди людей сквозило какое-то напряжение, нет-нет, то один, то другой посматривали на серую бетонную стену, отгораживающую территорию завода от поселка. Многие прилавки стояли пустые, некоторые торгаши, даром что торговлю можно было бы и продолжать, внезапно начинали собирать товар в сумки.
Время от времени по радио звучало объявление, призывающее"…не приобретать препараты у сомнительных лиц с рук! Вынос препарата с цехов завода невозможен…".
Тем не менее, к ним уже два раза притерлись какие-то серые личности., которые, не шевеля губами, осведомились, на предмет интереса к трихополу: "…приятель с завода вынес, в упаковке, недорого…"
— Я уж думал, последний раз я такое в Крыму видел, когда нам с женой предлагали десять литров "Черного доктора" прямо из массандровского завода.
— Угу. У них там и "Черный доктор", и "Черный полковник", и, по-моему, даже "Черный слесарь" с "Черным сантехником" были… — переговаривались Старый и Крысолов.
В одинаково камуфляжной толпе Артем привычным глазом выделял бойцов, торгашей, вон и пара "крестовых" нарисовалась — ничего, здесь они смирные. А и залупнутся — не страшно. Деревенские тоже были — вон еще двое пошли, сразу видно, из села — пялятся на все, в точности, как и он, а камуфляж новый, необтертый, следов от лямок разгрузочных нет. Явно носят по праздникам, как сейчас вот. Чего это они там остановились? Деревенские мужики стали, как вкопанные перед прилавком в мясных рядах, а потом резко развернулись и пошли прочь, плюнув себе под ноги. Ради интереса, Артем подошел поближе и с отвращением скривился: посреди свиных и говяжьих туш затерялся небольшой прилавок с красиво разложенными кусками мяса. На куске картона кривыми буквами было написано — "Свежая лосятина. Недорого!" — а в подтверждение написанному, рядом с невзрачного вида мужичком, на колоде лежала лосиная шкура. Рядом же на земле валялись и рога. Самое дикое — у мужика мясо брали! Точно так же, как и мужики до него, сплюнув себе под ноги, Артем обошел прилавок стороной, и двинулся вслед за командой, ушедшей вперед. Крысолов тем временем подходил то к одной кучке бойцов, то ко второй, заговаривал, показывал на завод, но все либо сразу отрицательно мотали головами, либо угрюмо отворачивались в сторону, либо уклончиво бормотали что-то вроде "надо подумать…". Несколько обескураженный таким поворотом, он посовещался немного со Старым, подозвал всех и приказал идти домой, сказав, что он попробует попытать счастья в паре-тройке баров поселка.