Демократическая фракция, возникшая на Первом съезде, «Межрегиональная депутатская группа», была невелика, чуть больше 10 % народных депутатов. В состав Верховного Совета «радикалов» попало еще меньше, погоды они там не делали. Но главным оружием МДГ и, шире, демократического движения стала не законотворческая деятельность, а давление на власть через организацию легальных митингов и демонстраций, особенно многолюдных в столице. Во время самой большой из них, 4 февраля 1990 года, требовавшей введения многопартийности, приняли участие 600 тысяч москвичей.
Из лидеров МГД только двое — опальный партийный секретарь Борис Ельцин и давний участник диссидентского сопротивления Андрей Сахаров (знаменитый физик, когда-то один из изобретателей водородной бомбы) — были хорошо известны публике, но наряду с ними возникла целая плеяда ярких ораторов и острых публицистов, так называемых «прорабов Перестройки», которые создавали у народа очень опасное для власти ощущение, что появилась сила, способная управлять страной лучше, чем нынешние правители.
На противоположном фланге сформировалась и другая оппозиция, просоветская — депутатская группа «Союз».
Популярность Горбачева резко шла на убыль, подтачиваемая слева и справа (само понятие «левых» и «правых» несколько запуталось, ибо традиционно левые коммунисты оказались в положении консерваторов, то есть «правых», а сторонники «буржуазной демократии» — в положении «левых»).
Межэтнические конфликты
С ослаблением центральной власти, уже не способной, как в прежние времена, контролировать любые несанкционированные общественные движения, выяснилось, что «дружная семья народов» (как называла полиэтническое население СССР официальная пропаганда) совсем не дружная. Помимо национально-освободительных движений, направленных против центральной власти, возникли и очаги межэтнической напряженности — где-то вновь разгорелись угли старинной вражды, где-то образовались новые проблемы.
Армянско-азербайджанский антагонизм, который еще в начале ХХ века был искусственно создан царскими чиновниками, использовавшими принцип «разделяй и властвуй», в 1988 году возродился сначала в Карабахе, области со смешанным населением, а потом в бакинском регионе, где исстари жило много армян, и принял форму погромов.
В мае-июне 1989 года произошли кровавые столкновения в Ферганской долине между узбеками и месхетинцами.
Год спустя в Оше несколько сотен человек погибли в ходе киргизско-узбекского конфликта.
В Грузинской ССР с 1989 года образовалось две зоны напряжения: между грузинами и абхазцами, а также между грузинами и осетинами.
В Казахстане обострились отношения между местным населением и выходцами с Северного Кавказа, в Молдавии — между молдаванами и гагаузами.
Все «национальные вопросы», застарелая болезнь российской империи, воспалились до предела.
Бессилие силовых методов
У советского государства имелся богатый опыт силового подавления национальных волнений. Уже при Горбачеве, но еще перед началом широких реформ, в декабре 1986 года, когда в Алма-Ате возникли стихийные протесты казахской молодежи под национальными лозунгами, войска быстро и безжалостно разогнали манифестантов. Телевидение и газеты, тогда еще абсолютно подконтрольные государству, изобразили случившееся как хулиганскую выходку, и общественного резонанса в масштабах всей страны не было. Но с развитием гласности карательные меры стали обращаться против самих властей. Демократическая пресса немедленно извещала об очередном «силовом» инциденте — как правило с сочувствием, а то и с прямой поддержкой жертв репрессии, и после этого национальное движение становилось еще активней.
Так было после показательно жесткого разгона демонстрации в Тбилиси в апреле 1989 года, после стрельбы по гражданскому населению в Баку в январе 1990 года, а в январе 1991-го после захвата военными телецентра в Вильнюсе и попыток рижской милиции особого назначения расправиться с борцами за независимость Латвии.
Каждая армейская или полицейская операция, использовавшая насилие, лишь подливала масла в огонь, повышала градус освободительного движения и наносила удар по репутации Горбачева. Зигзаги, которые генсеку, а затем президенту приходилось делать между сторонниками «жесткой руки» и общественным мнением, постепенно настроили против него и правых, и левых.