Разительная трансформация Екатерины в 1790-е годы, когда она из ученицы Вольтера и Дидро превратилась в архиреакционерку, тоже имела совершенно рациональные причины.
Изменилась реальность — изменилась и Екатерина. Ее привела в ужас и панику французская революция.
Путь, пройденный Екатериной, можно проиллюстрировать двумя цитатами.
Первая относится к 1760-м годам: «Свобода, душа всего, без тебя все мертво. Я хочу, чтобы повиновались законам, но не рабов. Я хочу общей цели делать счастливыми, но вовсе не своенравия, не чудачества и не тирании, которые с нею несовместимы».
Вторая — к 1790-м: «Столь великая империя, как Россия, погибла бы, если бы в ней установлен был иной образ правления, чем деспотический, потому что только он один может с необходимой скоростью пособить в нуждах отдаленных губерний, всякая же иная форма парализует своей волокитой деятельность, дающую всему жизнь». Это классическое обоснование «ордынской» государственной модели. Великая просветительница превратилась в великую ханшу.
АЛЕКСАНДР I, или ИДЕАЛИСТ У ВЛАСТИ
Александр в романтическом возрасте. Литография 1804 г.
Сюжетно правление Александра I похоже на правление Екатерины: такое же либеральное начало и такой же реакционный финал, да и причины этой эволюции или скорее деградации остались прежними — сознание, что российское государство не готово к введению свобод. (Под конец царствования Александр станет думать, что оно с ними вообще несовместимо — и будет прав). Однако внутренний склад у Екатерины и ее внука был совершенно разный, что сказалось и на жизни России. Александр был не реалист, а идеалист, то есть не примерял идеи к реальности, а наоборот испытывал реальность идеями. И когда идея экзамена не выдерживала, у царя не просто менялись политические планы, а рушилось всё мировоззрение, после чего держава начинала двигаться в совсем другую, а то и в противоположную сторону.
Из-за резких смен курса современники считали Александра лицемером и лицедеем, но ошибались. Это был человек рефлексирующий и страдающий — в отличие от гедонистки Екатерины, сетовавшей на несовершенства мира, но не портившей себе ими настроение.
В семнадцать лет он страдал из-за того, что бабушка-императрица хочет сделать его своим наследником, и составлял прожекты бегства в Америку, где он и его юная жена будут «свободны и счастливы, и про нас больше не услышат». В девятнадцать лет писал: «Мой план состоит в том, чтобы по отречении от этого трудного поприща (я не могу еще положительно назначить срок сего отречения) поселиться с женою на берегах Рейна, где буду жить спокойно частным человеком, полагая мое счастье в обществе друзей и в изучении природы».
Но трон унаследовал отец, и вскоре, увидев, как скверно правит Павел, как он губит страну, Александр ощутил ответственность своего положения и захотел получить власть, чтобы (его собственное выражение) «сделать всё правильно».
Он поддерживал заговорщиков, но взял с них обещание, что царя они не тронут. Когда же узнал, что Павел убит, потерял сознание и потом некоторое время пребывал в ступоре. Страстность, с которой молодой царь кинулся в реформаторскую деятельность, видимо объяснялась еще и потрясением, чувством вины: Александр словно пытался искупить свой страшный грех общественным служением.
Две последующие жизненные метаморфозы тоже были вызваны глубокими потрясениями, менявшими сначала самого царя, а затем и всю его политику.
Поражение при Аустерлице стало для 28-летнего императора личной катастрофой. Был нанесен чудовищный удар по его самолюбию. Александр считал себя выше и лучше предшественников, но никто из них на протяжении целого столетия не подвергался такому унизительному разгрому, не бежал с позором от неприятеля. Над русским царем потешались в Европе, на родине роптали. И во взглядах императора произошел кардинальный переворот, полная переоценка ценностей. Оказалось, что иметь сильную армию и сильное государство важнее, чем поощрять свободы и просвещенность! Александр разочаровывается в соратниках-мечтателях и начинает опираться на «практиков». Он и сам становится таким же: человеком дела.
Но в 1812 году он переживает еще одно потрясение, «нашествие двунадесяти языков». Видит, что долгая подготовка к войне не спасла страну, что армия пятится под натиском сильного врага, вот пала древняя священная столица, и Бонапарт разгуливает по Успенскому собору, в котором коронуют русских царей. Земные труды тщетны, уповать можно только на Бога, лишь Вера дает силу — таков вывод, к которому приводит Александра новая катастрофа. И он, воспитанный в духе «вольтерьянства», далекий от религии, начинает истово молить Бога о спасении России. «Пожар Москвы просветил мою душу, а суд Господень на снеговых полях наполнил мое сердце такой жаркой верой, какой я до сих пор никогда не испытывал… Теперь я познал Бога… Я понял и понимаю Его волю и Его законы. Во мне созрело и окрепло решение посвятить себя и свое царствование прославлению Его. С тех пор я стал другим человеком», — скажет Александр впоследствии.