По своим убеждениям Николай был классическим, беспримесным «государственником», то есть приверженцем концепции, по которой смыслом существования России является государство — как сверхидея и наивысшая ценность. Все обязаны дисциплинированно и беззаветно служить государству, никто не смеет покушаться на его авторитет и «раскачивать лодку».
Любовь к порядку сама по себе весьма похвальна, но до тех пор, пока она не начинает препятствовать естественному развитию жизни, очень часто совсем не упорядоченному. Мания тотальной организованности в фатально неорганизованной стране — камень, о который споткнулся еще Петр Великий, такой же фанатик контроля, как и Николай. Заставить всех шагать строем, единообразно действовать и мыслить не удалось ни тому, ни другому. Но Петр был открыт новизне и эксперименту, Николай же в любой нестандартности усматривал угрозу.
Другой современник, романист Николай Лесков, человек весьма нелиберальных взглядов, пишет: «…Всё сколько-нибудь и в каком-нибудь отношении „особенное" тогда не нравилось и казалось подозрительным, или во всяком случае особенность не располагала к доверию и даже внушала беспокойство. Желательны были люди „стереотипного издания", которые походили бы один на другого, „как одноформенные пуговицы"».
В военизированной иерархии есть только одна фигура, принимающая решения и отдающая приказы — командующий. Поэтому ключевая особенность николаевской системы — личное управление. Но в девятнадцатом веке эффективно править огромной страной в «армейском режиме» было уже совершенно невозможно. Этот классический «ордынский» принцип мешал нормальному функционированию государственной машины. Если так можно выразиться, система была плохо систематизирована. В ней преобладал не любимый Николаем порядок, а волюнтаризм, от него же самого и исходивший. Если Российская империя и была армией, то очень странной — командующий руководил ею помимо штаба и часто вмешивался в действия мелких подразделений поверх голов непосредственных начальников.
Коррупция, непременный побочный эффект контроля только «сверху», да еще контроля столь бессистемного, приняла в николаевской империи всепроникающий характер. Царь считал это неизбежным злом и однажды сказал цесаревичу: «Во всей России не воруем только мы двое».
Николай пытался (довольно комично) даже ввести «порядок в беспорядок», учредив подобие иерархии и в коррупции. Уголовное уложение 1845 года установило нечто вроде шкалы простительных и непростительных злоупотреблений.
Получение подарков и всякого рода «борзых щенков» классифицировалось как мздоимство, которое, конечно, осуждалось, но строго не каралось. Виновный платил штраф и обычно оставался на своем месте.
Но если ради мзды чиновник злоупотреблял своими должностными обязанностями, это было уже лихоимство, и тут дело пахло арестом.
Еще строже котировалось вымогательство, за что могли лишить чинов с дворянством и посадить в тюрьму на срок до 6 лет.
Вымогательство с отягчающими обстоятельствами (например, в особо крупных размерах или с тяжелыми последствиями) при обвинительном приговоре заканчивалось каторгой.
Снисходительное отношение к «мздоимству» превращало низовую коррупцию в полуразрешенный промысел.
Самым вредоносным недостатком императора было то, что любую проблему он должен был непременно решать сам. В 1826 году, едва взойдя на престол, Николай объявил в одной из своих резолюций: во всех делах империи должно руководствоваться «моей весьма точной волей» и запретил кому-либо действовать «не в указанном мною направлении». То же царь изрекает и двадцать с лишним лет спустя: «Не ясно ли то, что там, где более не повелевают, а позволяют рассуждать вместо повиновения, там дисциплины более не существует… Отсюда происходит беспорядок во мнениях, противоречие с прошедшим, нерешительность насчет настоящего и совершенное незнание и недоумение насчет неизвестного, непонятного и, скажем правду, невозможного будущего». Поскольку в армейской службе главным достоинством считается исполнительность, точное выполнение полученного приказа, Николай превыше всего ценил это качество во всех своих помощниках. Ему принадлежит знаменитая фраза: «Я не имею ни малейшей нужды в гениях, лишь в исполнителях». Гениев вокруг него и не было.