Демократический литератор XIX века Дмитрий Писарев, которого Ленин высоко ценил и чью фотографию держал на письменном столе, очень точно описал такой тип личности: «Сам мечтатель видит в своей мечте святую и великую истину; и он работает, сильно и добросовестно работает, чтобы мечта его перестала быть мечтою. Вся жизнь расположена по одной руководящей идее и наполнена самою напряженною деятельностью… Он счастлив, потому что величайшее счастье, доступное человеку, состоит в том, чтобы влюбиться в такую идею, которой можно посвятить безраздельно все свои силы и всю свою жизнь».
Когда юный Володя Ульянов «влюбился в идею», мы не знаем. В зрелые годы он очень скупо делился воспоминаниями о ранней поре своей жизни, но однажды упомянул, что отказался от идеи Бога в 16 лет — выкинул нательный крестик в мусор. Подростковый бунт — явление вполне заурядное, но мало на кого в переходном возрасте обрушивается такое потрясение, как казнь любимого старшего брата. К этому следует прибавить стену отчуждения, которая моментально возникла в симбирской чиновничьей среде вокруг семьи «цареубийцы». По-видимому именно тогда определилась вся последующая судьба юноши. Царизм стал его заклятым врагом.
Впрочем ничего уникального в ульяновской увлеченности идеей революции не было. Российская молодежь интеллигентского сословия в ту эпоху была чуть не поголовно охвачена подобного рода идеализмом. Да и не только молодежь. В конце девятнадцатого века многим казалось, что строительство «земного рая» в той или иной форме вполне достижимо.
Цель, к которой стремился Владимир Ульянов, была грандиозной и утопической: перестроить весь мир согласно идеалу другого утописта, Карла Маркса.
Герберт Уэллс, разговаривавший с вождем революции в 1920 году, очень многого — да почти ничего — в большевизме не понял, но своим писательским чутьем угадал в собеседнике самое главное, когда назвал его «кремлевским мечтателем» и ощутил с ним родство душ. Один фантаст распознал другого.
Да, Ленин был самый настоящий утопист и мечтатель. Государство, образовавшееся в результате его деятельности, Союз Советских Социалистических Республик, вовсе не являлось реализацией этой мечты. Оно получилось «теоретически неправильным» — и это очень важное дополнение к портрету Ленина: когда прекрасная теория, жившая в его мозгу, сталкивалась с безобразной реальностью, он с горечью, но твердо делал коррекцию в теории. И начинал руководствоваться исправленной версией. Это называлось «марксистско-ленинской диалектикой». «Наша теория не догма, а руководство к действию, — говорили Маркс и Энгельс», — написал Ленин в 1920 году, когда большевики забрели совсем уже далеко от классического марксизма. И сразу опубликовал целый каскад статей, сформировавших новую доктрину. А год спустя проделает это еще раз. Лестница, по которой поднимался Владимир Ильич, вела в облака, но каждый шаг и каждая ступенька на этом пути были тщательно продуманы, рассчитаны и теоретически обоснованы.
Вообще-то в идеале Ленин планировал создать Всемирную Коммунистическую Республику, и победа на российской территории рассматривалась всего лишь как промежуточный период. Владимир Ильич не являлся российским патриотом. Ему, в общем, не было дела до России. «Дело не в России. На нее, господа хорошие, мне наплевать — это только этап, через который мы приходим к мировой революции!» — сказал однажды Ленин в частном разговоре.
Подобно своему кумиру Карлу Марксу, Ленин относился к типу «кабинетных революционеров». Все свои сражения он вел за письменным столом и на заседаниях. В выстраивании стратегий и тактик, в полемике и рассуждениях на теоретические темы ему не было равных.
Ульянов обладал блестящими интеллектуальными способностями — это признают все. В гимназии он, не будучи зубрилой, шел первым учеником и, являясь братом «цареубийцы», получил золотую медаль; сдавая экстерном в Санкт-Петербургском университете экзамены на юриста, заработал высшие оценки по всем дисциплинам; первая же опубликованная работа 24-летнего автора («Что такое “друзья народа” и как они воюют против социал-демократов?») стала важным событием в революционной среде, одним из первых манифестов российского марксизма.
Но столкновения с грубой и нелогичной действительностью всякий раз выбивали Владимира Ульянова из колеи. Во времена его юности российские враги режима придерживались народнической идеологии, то есть делали ставку на крестьянство, что было естественно в аграрной стране. Рабочий класс был малочислененен, и марксизм воспринимался как явление чуждое, сугубо европейское. Не интересовался им поначалу и юный бунтарь.