Оборотную, опасную для империи сторону имело и грандиозное расширение границ. Если прежде большинство населения России было единокультурным и единоверным, то теперь этнические русские составляли меньше половины народа, что породило целый каскад проблем. К этому времени относится зарождение целого букета болезненных национальных «вопросов»: польского, украинского, еврейского. Империя ни одного из них так и не решит — если не считать решением геноцид, опробованный на башкирах и калмыках, вдали от взоров просвещенной Европы.
История Екатерины II и ее преемника Павла I поучительна, ибо наглядно показывает, насколько ограничена роль личности в истории. Даже если эта личность обладает неограниченными властными полномочиями, не в ее силах произвести со страной операции, которые объективно невозможны. Или правитель приспосабливается к реальности и отказывается от своих планов (пример Екатерины), или упорствует и тогда терпит крах (пример Павла).
Жизнь Павла складывалась странно. Давно миновав возраст совершеннолетия, он так и оставался наследником престола, к тому же полуопальным. Ходили упорные (и небезосновательные) слухи, что императрица намерена передать престол не сыну, а внуку Александру, которого отняла у родителей и лично воспитывала. Помимо властолюбия Екатерины это объяснялось еще и тем, что она считала Павла непригодным для власти — и в этом не ошибалась. Павел отличался вздорным характером и был начисто лишен материнского прагматизма.
Поскольку царица скончалась скоропостижно, корона всё же досталась ее сыну, и тот немедленно начал, ни с чем и ни с кем не считаясь, переустраивать порядок вещей в соответствии с собственными представлениями.
Главным, почти параноидальным комплексом Павла было болезненное самолюбие: после долгих лет унижения он требовал от всех нерассуждающего подчинения. Его принцип был — воля царя священна, даже если она абсурдна. «Государь ни с кем не разговаривает ни о себе, ни о своих делах; он не выносит, чтобы ему о них говорили, — писал близкий к царю Ростопчин. — Он приказывает и требует беспрекословного исполнения». Сам Павел говорил: «Я предпочитаю быть ненавидимым, делая добро, нежели любимым, делая зло», и надо сказать, что это наполовину получилось — в той части, которая касалась ненависти. Уставшие от капризов царя приближенные довольно скоро его возненавидели.
Вторым поводом для всеобщего недовольства стали попытки императора отменить нововведения ненавистной матери и заменить ее помощников, некоторые из которых были людьми толковыми. Вместо них Павел всюду ставил назначенцев из числа людей преданных — по большей части мало на что годных.
История знает много жестоких, грозных правителей. От тоталитарной власти ждут суровости, и подданные готовы ее терпеть. Чего они не прощают — это непоследовательности, неопределенности в системе кар и награждений. У Павла же из-за вспыльчивости и самодурства никогда нельзя было угадать, за что он обласкает и за что накажет. По выражению Карамзина, царь, «наказывая без вины, вознаграждая без заслуги, отнимал постыдность у наказания и обаяние у награды» — то есть в этом отношении ничему не научился у мудрой Екатерины. В конечном итоге такая «кадровая политика» Павла стала причиной его гибели.
Главой заговора, погубившего Павла, стал его собственный выдвиженец граф фон дер Пален. Свои резоны этот чрезвычайно рациональный немец впоследствии объяснил так: «Состоя в высоких чинах и облеченный важными и щекотливыми должностями, я принадлежал к числу тех, кому более всего угрожала опасность, и мне настолько же желательно было избавиться от нее для себя, сколько избавить Россию, а быть может, и всю Европу от кровавой и неизбежной смуты».
Исполнителей из числа обиженных царем гвардейцев Пален нашел без труда — и таких, которые ни в коем случае не оставили бы тирана в живых. Он был убит, фактически забит до смерти, прямо у себя в спальне.